Черный легион
Шрифт:
Гиммлер отошел от окна, уселся в глубокое кресло, стоящее за небольшим письменным столом и, перемотав пленку, принялся прослушивать записанный на нее разговор с министром. Используя в беседе с Попицем скрытый магнитофон, Гиммлер твердо знал, что эта запись рассчитана только на него самого. Поэтому мог позволить себе льстивое потакание некоторым взглядам своего давнего знакомого, его высказываниям, с которыми трудно было не согласиться, уже хотя бы потому, что факты, как и выводы, были очевидны.
Но когда рейхсфюрер понял, что прусского министра привели к нему не эмоции и страх за собственное будущее, не стремление пересесть из земельного министерства в федеральное, а долг заговорщика… Их беседа сразу же превратилась в форменный допрос. Гиммлер вспомнил, как министр финансов побледнел, как задрожал его слегка отвисающий подбородок и нервно зашарили по столу руки. Очевидно, Попицу до сих пор не верится, что сумел выйти из квартиры рейхсфюрера без наручников и конвоиров.
«Но почему моя кандидатура представляется заговорщикам наиболее подходящей для роли руководителя? Я давал для этого повод? — думалось тогда рейхсфюреру. Министр все еще продолжал излагать взгляды своих неназванных пока соратников, однако Гиммлер воспринимал его слова лишь как эхо мятежных размышлений. — Нет, не давал… Не должен был давать, — уточнил рейхсфюрер уже тоном начальника государственной полиции.
«Не должен был», — вот первое, что скажет фюрер, когда ему станет известно о моих переговорах с этим… — презрительно поиграл желваками Гиммлер, — прусским министром».
«Станет известно? — вдруг словно бы очнулся рейхсфюрер. — От кого ему может стать известно?!» — взбурлила в нем гордыня. В конце концов он, Гиммлер, далеко не последний человек в этом государстве».
Однако, представив себе реакцию фюрера на эту новость, сразу сник и почти вслух сказал себе:
«Он обязан узнать это от тебя, Генрих. Так или иначе весть о заговоре просочится к Гитлеру. Так пусть узнСает о нем от того, от кого обязан узнать. Ты не можешь предать фюрера. Не имеешь права даже мысли допускать о предательстве человека, которому ты обязан всем, решительно всем, чего достиг, что имеешь, что представляешь из себя в глазах германской нации».
Гиммлер умел быть искренним с собой. Этой искренности вполне хватало, чтобы фюрер оставался для него не просто идолом, но полубогом. Когда в начале 1926 года Гитлер понял, что ему нужна надежная охрана, из всех, кому мог доверить в то время свою жизнь, из всех, на кого мог положиться, он избрал именно его, Гиммлера, тогда еще никому не известного двадцатишестилетнего члена партии; именно его назначил командиром одного из отрядов личной охраны. А еще через три года поставил во главе всей личной гвардии, возведя в ранг рейхсфюрера «Шутцштаффель», известной ныне всему миру как орден СС.
На многотрудном пути к вершине власти и могущества Гитлеру немало людей пришлось сменить, во многих разувериться, некоторых попросту убрать с дороги. Единственным, в верности кого фюрер никогда не сомневался, был он, Генрих Гиммлер.
Рейхсфюрер знал, что ждет доверившегося ему доктора Попица. Не сомневался также, что, прослышав о его доносе фюреру, заговорщики сделают все возможное, чтобы отомстить ему. Возможно, даже ликвидировать.
Ведь в их стае действительно оказались довольно высокопоставленные военные.
Но это не очень-то страшило Гиммлера. Он поступит по-своему: подождет с арестом министра, но в то же время подождет и с докладом фюреру. Прежде чем идти на прием к Гитлеру, он попытается сам разобраться, что к чему. Кто вдохновитель заговора и насколько близко к приемной фюрера проникли эти новоявленные карбонарии.
Выключив магнитофон, Гиммлер несколько минут сидел откинувшись на спинку кресла и уставившись глазами в потолок. Словно молился.
25
Ожил телефон. Гиммлер взглянул на него с явным беспокойством. О том, что он находился здесь, знал только один человек, его личный адъютант и порученец штандартенфюрер Брандт. Но он получил строгий приказ пользоваться этим номером только в крайних случаях.
— Извините, господин рейхсфюрер, — послышался тихий, не по-солдатски вежливый голос Брандта. — Вам уже дважды звонил Геринг.
— Да, и что нужно этому королю спекулянтов?
Для Брандта не было новостью, что Гиммлер недолюбливает рейхсмаршала. Краем уха он уже слышал, как Гиммлер называл его именно так, королем спекулянтов. Однако в разговоре с ним рейхсфюрер употребил это презрительное прозвище впервые.
— Трудно сказать, господин рейхсфюрер. Насколько я понял, господин Геринг был бы рад, если бы вы нашли возможность навестить его на вилле Каринхалле.
— В связи с чем?
— Об этом господин Геринг предпочел не распространяться, — с чувством ущемленного достоинства ответил Брандт. Его всегда глубоко оскорбляло любое неуважение к шефу. — Следует полагать…
Не дослушав его, Гиммлер положил трубку. Сейчас ему было совершенно безразлично, что там полагает по поводу звонков Геринга его порученец.
«Постой, звонок Геринга? — неожиданно осенило рейхсфюрера. — Бывшего президент-министра Пруссии, а ныне опального маршала авиации? Именно в то время, когда меня усиленно вербует министр финансов Пруссии. В этом должна прослеживаться определенная связь. Так-так. Это уже интересно. Неужели за спиной Попица и других заговорщиков стоит маршал Геринг?»
26
Сразу же после беседы с Конрадом Курбатов собрал группу. Совещание проходило в обнесенном высокой каменной оградой доме Адмирала, больше похожем на пограничный форт, чем на обычный жилой дом. Единственное, что в нем забыли предусмотреть, так это бойницы. Зато сама ограда была густо обсажена деревьями и кустарником, которые прятали от глаз людских и ее, и крышу дома.
Однако никакая обособленность усадьбы, никакие предосторожности не могли долго скрывать появление на окраине городка довольно большой группы военных, не могли не вызвать интереса к внезапно появившимся чужим людям. Поэтому надо было решать, как действовать дальше. А главное, выяснить отношение бойцов к предложению германской разведки;
Уже все собрались, но Курбатов еще несколько минут молчал, глядя в полуоткрытый зев печки, словно силой взгляда пытался разжечь в ней успокоительно-согревающее пламя. Он прикидывал, как бы получше выстроить эту беседу. Подполковник понимал, что разговор предстоит трудный, а многое зависит даже от того, какими словами он начнет его.