Черный Пеликан
Шрифт:
«А мы про деревню не говорим, – парировал Джереми, – мы о дороге говорим, о дороге и проводнике. Это вы с ним уже – про деревню… Да не бойтесь, – добавил он устало, видя, что я вновь готов вскинуться в возмущении, – приведет он вас в деревню, это ж та небось, что рядом с заставой?»
«Та, – подтвердил я, успокаиваясь и даже не желая думать, что могут существовать еще и другие заставы, и другие деревни рядом с ними. – Мы выступаем послезавтра, это ему подходит?»
«Подходит, подходит, – подтвердил Джереми со смешком, – он у меня служит, для поручений, что скажу, то и сделает. Заплатить только извольте вперед, Вы ведь, как я понимаю, съезжаете от нас?»
Съезжать я не собирался, но вдруг почувствовал, что не хочу возвращаться в «Аркаду» и просить Джереми о чем-то еще. В конце концов, разыскать Гиббса способен не он один, придумаю что-нибудь,
«Недорого», – усмехнулся приказчик и назвал сумму, от которой у меня потемнело в глазах. Это составляло почти половину моих оставшихся денег, и я никак не ожидал, что цена окажется столь несуразна.
«Вы… Вы не шутите? – поинтересовался я осторожно. – Как-то многовато на мой взгляд».
Джереми пожал плечами с выражением полнейшего равнодушия, но в глазах его играли недобрые огоньки. «Сколько стоит, столько и стоит, – сказал он лениво. – Вам, может, где-то в другом месте дешевле предлагают? Так туда и обращайтесь, если многовато. А без проводника заплутаете – лучше и не суйтесь», – он повернулся ко мне спиной и направился к выходу.
«Подождите, – сказал я ему в затылок. – Хорошо, я согласен. Вот, пересчитайте…»
Джереми взял у меня купюры и небрежно сунул в карман. Потом поднял на меня глаза и сказал с прежней почтительностью, которая теперь еще больше походила на издевку: – «Послезавтра он будет вас ждать с самого утра. Как соберетесь, так вниз звоночек сделайте – он вам и с вещами поможет, если надо…» Затем, по своей привычке, огляделся кругом, словно проверяя, все ли на месте, и коротко поклонился: – «Счастливо доехать».
«Благодарю», – буркнул я, не предлагая ему руки. Джереми как мячик покатился к двери, но, прежде чем выскользнуть наружу, обернулся с кривой гримасой и спросил негромко: – «Вы в дюнах вообще бывали или шутите только? Так-то вот. А еще – многовато, многовато…» – и исчез прежде, чем я мог что-либо ответить. Тут же зазвонил телефон – это был Юлиан с множеством вопросов по поводу погоды, носильных вещей и прочих деталей предстоящего вояжа, потом, едва я разделался с ним, зашел какой-то тип, чтобы показать образцы официальных бланков для моих поддельных писем, и весь следующий день вокруг меня не прекращалась деятельная суета – будто мой план и впрямь ожил и развивался теперь сам собой, имея меня лишь одной из своих частей, вовлеченных в движение наряду с прочими.
Наконец наступило утро отъезда. Я плотно позавтракал, налил в термос горячего кофе и попросил завернуть в бумажный пакет бутерброды с сыром и вареной телятиной. Потом наскоро упаковал сумку, выкурил сигарету, сидя на кровати и бездумно глядя в открытое окно, подмигнул своему отражению в настенном зеркале и отправился вниз, привычно отгоняя прочь грустные мысли о еще одной обители, в которую больше не случится вернуться, и чувствуя легкий зуд столь же привычного предвкушения новых событий и новых мест. И новых лиц, хотелось бы прибавить, но лица были все те же – на диване в углу вестибюля разместился Юлиан, серьезный и даже хмурый до странности, а у стойки пошмыгивал носом знакомый уже прыщавый подросток, очевидно отряженный мне в проводники. Я вздохнул, но делать было нечего – наверное армия посыльных Джереми была не так уж велика. В любом случае, пока все развивалось без сбоев, механизм моей громоздкой затеи функционировал исправно, в чем конечно же была большая заслуга набриолиненного приказчика, думать о котором мне теперь хотелось меньше всего на свете. Вскоре мы уже направлялись гуськом к моей машине, причем подросток, назвавшийся Луисом, с натугой тащил вместительный рюкзак Юлиана, поверх которого был еще привязан спальный мешок на гагачьем пуху, а через пару минут, рассевшись и разместив вещи, проводили гостиницу «Аркада» последним взглядом: я с сожалением, а мои попутчики вовсе, наверное, без всяких эмоций.
«Езжайте до проспекта направо, а потом все прямо, – подал голос гнусавящий Луис и добавил: – Вот скоро из города выберемся, тогда уж побыстрей будет». Я молча выруливал по узкой улице, стараясь не задеть машины, припаркованные в два ряда. Погода испортилась, моросил дождь, и дворники противно скрипели по ветровому стеклу. Не повезло Юлиану, подумал я отстраненно и одернул себя по привычке – никаких сочувствий, только желтый глаз и холодный взгляд.
Через некоторое время мы действительно выехали на широкий проспект – я не бывал на нем до того и теперь с любопытством посматривал на новые девятиэтажные здания, выстроившиеся с обеих сторон. Город М. казался здесь чище и опрятней, несмотря на свинцово-серые тучи, но при этом не имел лица, будто открестившись без сожалений от всех своих тайн и чудачеств. Машин было мало, но я не спешил и не набирал скорость – все теперь казалось послушным и подвластным, хотелось растянуть это ощущение и насладиться им сполна. Юлиан, угодивший в сеть и практически повязанный по рукам и ногам, мирно молчал и смотрел прямо перед собой, проводник шмыгал вечно простуженным носом на заднем сиденье, а верный Альфа-Ромео гудел мотором, будто радуясь полному баку и вполне приличному асфальту. Что-то ждет впереди? – изредка думал я с некоторым беспокойством, вспоминая рытвины и ухабы, на которых нещадно болтало грузовик Бена, но помочь этому было никак нельзя, а потому не стоило и переживать заранее.
Потом проспект кончился, и мы въехали в какой-то окраинный район с кривыми улицами и домами, походящими на бараки, Луис оживился и стал подсказывать дорогу, многословно разъясняя, когда и куда следует свернуть. Я покосился на него с неодобрением, но он, по-видимому превратно истолковав мой взгляд, стал еще более разговорчив, шепеляво пытаясь рассказать что-то чуть ли не про каждый переулок, встречающийся на пути. Скоро это стало невыносимым, и его пришлось одернуть довольно-таки грубо, так что Юлиан даже глянул на меня, иронично подняв брови, а подросток замолчал испуганно и чуть не пропустил следующий поворот.
«Турист», – снисходительно подумал я про Юлиана, при этом ободряюще ему кивнув, а о подростке нечего даже было и думать, он был совсем еще мелок и глуп. Экая все же убогая компания… Тут же накатило воспоминание, непрошеное вполне, о том, как всего несколько недель назад я трясся в тяжелом лендровере навстречу тем же дюнам, только на север, а не на юг, и об улицах с особняками, а не бараками, что окружали тогда, и о Кристоферах, о Сильвии, походившей на цыганку, о холодноватой красотке Стелле… И, конечно, Гиббс… – меня снова обожгла мысль о недавнем сне, но потом я вспомнил, что впереди нас с ним ждет решительный разговор, лишь только я разделаюсь с текущими делами, и снова воспрял духом. Да, я найду его, пусть попробует оттолкнуть и не дослушать… Почему ж все-таки с теми мне хотелось побрататься, хоть и не звали, а эти теперь чужды, как посторонний биологический вид?
Я сердито моргнул несколько раз, словно отгоняя ненужные сантименты. Чужды, не чужды, выбирать не приходится. К тому же, одного из них уже выбрал не кто иной как ты сам, так что нечего жаловаться и размягчаться душой. «Там у знака – налево, по грунтовой; через полмили на трассу выскочим», – прогундосил сзади Луис и чихнул. «Будь здоров, не кашляй», – тут же хохотнул Юлиан, и я согласно хохотнул вместе с ним – сам выбрал и точка, теперь идем до конца.
Дождь усилился, и на грунтовой дороге машину ощутимо вело из стороны в сторону. Я снизил скорость и сосредоточился на скользкой колее. К счастью, вскоре мы и впрямь попали на подобие автострады – разбитой и требующей ремонта, но с остатками твердого покрытия, которому ливень был не страшен.
Я приободрился, и спутники, казалось, тоже воспряли духом: подросток начал было насвистывать фальшивый мотив, моментально умолкнув, едва я бросил на него очередной строгий взгляд, а Юлиан повозился на сиденье, закурил и, очевидно утомленный молчанием, завел со мной нудноватую дорожную беседу. Я отвечал хоть и не очень охотно, но все же проявляя известную дружелюбность – не стоило становиться букой и оставлять его наедине с собственными мыслями, которые могут завести не туда. Впрочем, от меня не требовалось многого – говорить о делах не позволяло присутствие постороннего, на что я сразу же недвусмысленно намекнул. В результате, разговор свелся к юлиановским монологам о плохой погоде, дороге и проплывающих мимо однообразных пейзажах. Все это не заслуживало доброго слова, и он был несколько ворчлив, но в целом – благодушен и незлобив, пребывая, наверное, в энергическом предвкушении настоящих мужских свершений. Я поглядывал на него, молодого, сильного и уверенного в себе, и ощущал себя таким же уверенным, молодым и сильным, но все свершения, ждущие впереди, волновали мне кровь куда меньше, в том числе и то, к которому мы спешили сейчас, разбрызгивая грязь на обочины. Я даже позавидовал чужому неведению, но зависть скоро была изгнана, как недостойная меня, предводителя маленького отряда, послушного моей воле. Небось в неведении не предводительствуют, укорил я сам себя и тут же сострил что-то в ответ на неизбежный вопрос Юлиана: – «А это уже дюны?»