Черный пес Элчестера
Шрифт:
"Силой небесного огня, яростью неукротимого ветра, мудростью земных недр и чистотой первозданной воды, могуществом любви призываю я душу с надзвездных путей! Откликнись на мой зов, наполни семя, изливающееся в меня, облекись плотью в моем чреве и обрети жизнь! Заклинаю тебя властью, данной мне Свет Несущим, да обретешь ты мужское тело и мужской дух! Таинством любви и бытия заклинаю тебя, такова моя воля, да будет так!"
Они двигались в сумасшедшем темпе, прижавшись так плотно, словно хотели сплавить тела. Милица ощущала его в своем лоне, его грудь на своей груди, его язык в своем рту, его
Его воля наполняла ее, душа окутывала душу, и оставалось лишь сознание, безвольное и покорное, словно младенец. Которому так тепло и уютно, что не хочется ничего, только чтобы длилось это блаженное состояние...
– Еще!
– стонала она, не в силах говорить, словно и голос уже ей не принадлежал...
Перебороть дурман безволия, подогнуть колени, коснуться ими его бедер, ощутить их тепло, их ритмичные движения, и обвить ногами его поясницу. Повиснуть на любовнике, почувствовать, насколько глубже он стал проникать. И там, куда теперь достигают толчки, все трепещет и жадно сжимается... В самой недоступной глуби, где возникнет их ребенок... Куда так недозволенно проскользнул ее любимый самым желанным образом, и как ей хочется, чтобы он вошел еще глубже...еще...заполнил всю ее, коснулся дна. Не будь такого возбуждения, было бы больно.
Милица уже не стонала, она кричала от наслаждения, и перед глазами стояла темнота. Не было ничего, только тело мужчины в ее теле. Он исполнил ее желание и наполнил ее целиком - теплым потоком семени. Живого, сильного семени, мягко окатившего сокровенную глубину ее чрева. Чрева, ждущего и плодородного, как весенняя земля.
Еще несколько секунд в девушке все трепетало, а потом наступило расслабление, и она, разжав сцепленные на спине Фрэнсиса ноги, обмякла, закрыв глаза. Он тоже лежал без движения, и лишь через минуту оба, не открывая глаз, начали обмениваться легкими нежными поцелуями: в губы, брови, лоб...
Юноша улегся рядом с возлюбленной на плащ, и, запрокинув голову, глядел в небо. Ветер выпивал с кожи соленые бисеринки пота.
Милица положила руку на живот, прислушиваясь к своим ощущениям. Фрэнсис, заметив, положил свою ладонь сверху.
– Что?
– напряженно спросил он.
– Да вот, низ живота ноет, - усмехнулась негодная девчонка.
– Увлеклись немного...под конец!
– она весело хмыкнула.
– Что-то не так?
– Все так, родной. Просто слишком глубоко...
– Зато вернее!
– вернул поддразнивание Фрэнсис. И серьезно добавил: - Нет, правда, все в порядке?
– Да, милый. Да.
– Как ты думаешь, у нас получилось?
– Не знаю. Знаю только, что ты наполнил меня всю, и так глубоко, как никогда. На моих бедрах и даже там, у самого входа, нет ни капли твоего семени, оно все осталось внутри. Так много тебя - и все мне...
– Милица улыбнулась.
– И, если я не ошиблась в подсчете дней, с сегодняшнего вечера нас станет трое, родной!
– А если ошиблась?
– Тогда ничто не помешает нам повторить, не так ли?
– хмыкнула девушка.
– Может, этой ночью? Для верности?
– юноша подмигнул, устраиваясь поудобнее.
– Можно и этой ночью, - лениво потянулась ведьма, грациозно изогнувшись всем телом. Фрэнсис не удержался и провел рукой по певучим изгибам.
– У меня самая красивая жена на свете, - шепнул он, уткнувшись носом в ее густые волосы.
– И я люблю тебя!
– Я тебе не жена, а любовница.
– Любовница - это украшение холла и спальни. Только лишь, - возразил граф.
– А жена - спутница жизни. Та, что делит все радости и горести, знает все сокровенные мысли... А венчание всего лишь условность.
– Ты всегда так думал, Фрэнки?
– Нет...
– вздохнул он.
– Только прожив эту зиму с тобой...
– и тихо добавил: - Иначе бы я не потерял Фредерику...
– Я боюсь, что ты однажды сравнишь нас, Фрэнки. И не в мою пользу...
– Почему?
– спросил лорд, пододвигая к себе корзинку и разматывая ткань, куда Мили завернула бутерброды.
– Она никогда не делала такой вкуснятины. Сомневаюсь, что умела. Сравнение в твою пользу! Она никогда не будила во мне такого ненасытного желания. Еще сравнение в твою...
– Фрэнки, ты когда-то сказал, что твое чувство к ней можно сравнить с чувствами к ангелу. И чтобы я не обманывалась тем, что ты меня больше хочешь...
– Боюсь, дорогая, я сам обманывался!
– отмахнулся Фрэнсис.
– Меня глодала вина перед Фредерикой, я искал себе оправданий. Мое желание ненасытно потому, что я слишком тянусь к тебе... Слишком люблю тебя. С Фредерикой было по-другому. Но прошу тебя, не надо о ней...
– Меньше? Ты любил ее меньше?
– Нет, просто спокойней. Может, по-братски или даже по-отцовски...
– Молодой человек укоризненно взглянул на собеседницу, а потом с шутливой обреченностью вздохнул и тряхнул головой, отгоняя грустные мысли.
– Меня никогда не покидало желание ее оберегать! А ты будишь во мне недостойный рыцаря эгоизм...
– Фрэнсис усмехнулся.
– И ревность. Ты моя, моя, моя!
– он рассмеялся и притянул девушку к себе, и они вместе перекатились с плаща на траву.
– Ах, так вот они, твои "соображения"!
– шутливо рассердилась ведьма.
– Ты хотел дождаться весны, чтобы преподнести мне свои неопровержимые доводы и удержать меня здесь! Ты действительно эгоист, и коварный эгоист! За что я тебя только люблю?
– Mea culpa, любовь моя!
– без тени раскаяния сознался Фрэнсис, с удовольствием вытягиваясь на траве и поглаживая ноги Мили, которыми она охватила его бока, усевшись сверху. Его плоть, подрагивая, пробудилась, и вскоре, покачиваясь, мягко стукалась о ягодицы "всадницы".
Милица будто не замечала.
– И мне сознаются в этом после того, как я доверчиво позволила зачать мне ребенка!
– продолжала изображать девушка праведное возмущение.
– Но мы же не знаем, получилось или нет!
– сокрушенно возразил "обвиняемый".
– Значит, меня еще не за что убивать!
– Сейчас будет за что!
– грозно пообещала Мили, чуть сдвигаясь назад и впуская его в себя. Наслаждение от этого соединения заставило Милицу со стоном откинуться всем телом назад и сжать бока любимого коленями.
– Сейчас...ты наполнишь меня еще раз...и я...тебя...убью...