Черный призрак
Шрифт:
— О Боге. Можете мне не верить, юноша, но многое в современных исследованиях и полученных знаниях не стыкуется именно из-за того, что нашего Создателя признали несуществующим. Идея Бога как универсального начала не так плоха, как кому-то кажется, просто человечество смешало множество понятий из разных областей, в результате религия как наука о Боге превратилась в винегрет, в котором никто не может разобраться.
— Вы действительно уверены в том, что Бог существует? — То, что сказал профессор, меня удивило, впрочем, не очень. После того, что со мной уже произошло в эти пять дней, нисколько не удивлюсь, если с облака спустится старичок с седой бородкой и скажет, что он меня испытывал, надеясь на то, что я приму его веру. — По-моему, даже в ваши времена это считалось немодным.
— Вы ошибаетесь, юноша. Как раз в мое время все ученые серьезно размышляли над этим вопросом. Эйнштейн, например, к концу жизни понял, что без Бога многое в его теории просто не стыкуется, да и я сам не раз приходил в своих размышлениях к точно такому выводу.
— По-вашему получается, что именно Бог создал жизнь на этой земле? — Внутри моего тела, да и снаружи, горело так, словно меня варили заживо в кипятке. Я едва сдерживал стон, поэтому приходилось говорить. — Глупо как-то: шесть дней строил планету и звезды, а на седьмой решил повозиться с глиной и создал человека…
— Ну, не так все примитивно происходило. Сейчас вам кое-что расскажу, и, думаю, вы поймете, в чем смысл. Слышали об опытах ученых с водой? Этим тоже занялись одновременно во многих странах…
— Как-то пропустил. — Шевелиться не хотелось, каждое движение причиняло муку, но откуда-то мне было известно, что эта боль во благо, мое тело лечила эта ужасная грязь с милым цветочным запахом.
— Один японец говорил воде разные слова, а потом воду замораживал и исследовал под микроскопом кристаллы льда, в которые превратилась влага. Так вот, хорошие слова приводили к упорядочиванию, получалось нечто чудесное, симметричное, полное гармонии и красоты, а плохие слова приводили к уродливым, нежизнеспособным структурам. Так как все живое на этой планете большей частью состоит из воды, то вывод напрашивается сам собой.
— И какой?
— Что Библия права.
— В какой ее части? Неужели все живое когда-то вылепили из глины?
— Не совсем так. — Профессор рассмеялся. Шутка ему моя понравилась. А мне показалось, что я понемногу растворяюсь в этой грязи. Вроде стал легче, потому что всплыл чуть выше. Или оттого, что боль перестала быть такой жгучей, стала приятной, словно массаж нежными женскими руками. — В Книге книг сказано: «Вначале было слово». Вот тем ученым, которые создавали жизнь, не хватило именно этого знания.
Я сразу представил, как Бог, наклонившись над Мировым океаном, бормочет что-то доброе и ласковое. Сразу в голову полезли дурацкие ассоциации: ведьма, бормочущая над странным варевом из мухоморов и бледных поганок в котле, создавая жуткие неприятные зелья, маги, произносящие непонятные заклинания над бокалом вина.
Вначале было слово…
А что? Вполне может быть…
— Вы считаете, что если бы ученые говорили что-нибудь над своими стеклянными колбами, то у них обязательно получилось бы живое существо?
— Зря улыбаетесь, юноша. — Откуда он мог это видеть, если я не видел ни его лица, ни его самого? Передо мной высились отвесные стенки ямы, причем абсолютно гладкие, сделанные из камня, а ниже только темная булькающая вода, в которой я сидел. — Подобные идеи давно используются.
— Уже начали создавать жизнь?
— Пока только коровам и свиньям крутят классическую музыку, в результате у коров повышаются удои, а у свиней улучшается качество мяса. А что есть слово, как не музыка? А что есть музыка, как не информация?
— Вы серьезно?!
— Эх, молодежь, молодежь… — Сергей Сергеевич легко вылез из ямы, наполненной странной водой. — Читать надо больше или хотя бы смотреть телевизор. В мире, в котором нам с вами повезло жить, много чего происходит странного.
— Мне некогда заниматься самообразованием. — Я тоже выбрался из своей ямы и сразу полез во вторую, где утонула моя одежда. Одеться было не во что. Все, что выдали для этого бессмысленного похода, превратилось к его середине в нечто ужасное. Конечно, на дне рюкзака в полиэтиленовом пакете лежат мои джинсы и футболка, но если и эта одежда превратится в грязное рваное тряпье, то в чем мне тогда добираться до Москвы?
Нет, уж лучше здесь в ветоши похожу, все равно никто не видит. Осталось немного — до заветного кордона уже добрался, теперь надо найти этот очень нужный москвичу артефакт и отвезти его в Москву. Правда, перед этим хорошо бы узнать, что он из себя представляет. Уж слишком тяжело дается. Может, стоит поднять цену?
— И чем же вы, юноша, занимались таким важным все это время?
— Деньги зарабатывал, надо же мне было во что-то одеваться, да и кушать иногда хотелось. — Я вздохнул, вспомнив Ирку. А я, наверное, был для нее никем, если решила мне изменить. Так обычно и бывает в жизни: встречаются два человека и начинают жить вместе неизвестно зачем, а потом уже, в глубокой старости, недоуменно морщатся, глядя друг на друга, забыв причину, по которой они все еще вместе. — Моя девушка оказалась большой любительницей развлечений, по выходным предпочитала обедать только в дорогих ресторанах.
— Не стоило на такие глупые занятия тратить лучшие годы жизни. — Профессор оделся. — Да и на такую женщину тоже.
— Если бы знать заранее, соломку бы подстелил. — Я посмотрел на Сергея Сергеевича, уже одетого все в ту же фуфайку, бейсболку, пеструю рубашку и штаны. Все было хоть и мокрым, но чистым. Удивительно, вроде по одному с ним лесу шли, да только его одежду еще носить можно, а мою… пора выбрасывать. Вот так и в жизни: идут два человека рядом, а испытания все равно каждому свои. — Да только никто своего будущего не знает.
Я с тоской стал рассматривать то, что выловил из ямы. Вроде действительно одежда стала чище, большие грязные пятна исчезли.
Выжал как мог и начал оглядываться по сторонам в поисках места, куда бы повесить. Только сейчас заметил, что здесь совсем нет ветра, солнца не видно, а тепло — градусов, наверно, двадцать пять, может, даже больше. Должно высохнуть.
Все-таки необычное место, какое-то загадочное и чем-то пугающее. Но думать я об этом не собираюсь, поберегу психику. Итак, понятно, что такое место на Земле существовать не может, а признать, что мы находимся на другой планете, — это то же самое, что признаться в своей невменяемости.