Черный пролетарий
Шрифт:
Подчинённый пристально следил за действиями своего начальства.
— Вот это, а теперь и слухи, — дополнил старший опер, заметив, что шеф дочитал.
«Причудоградская грязеколдобина!» — мысленно произнёс Пандорин и нецензурно выругался в уме.
— На кого думаешь? Москвичи? — половил на голый крючок начальник сыска.
— Нет у меня версий, — признался старший опер. — Но если под вас копают, значит, это кому-нибудь нужно. Кто-то заинтересован, устранив главу государства, отстранить от дел начальника столичного сыска.
— Дождёмся, скажут, что я в «Единую Россию» вступил, — язвительно бросил Пандорин, чувствуя, как жжётся
— Что будем делать с разжигателями? — мотнул подбородком на газету старший опер.
— Будем гасить.
Глава двадцать третья,
в которой богатырские руки пролетариата вздымают молот народной борьбы, а Ктулху в натуре wgah'nagl fhtagn!
От дымящихся свалок, с далёкой окраины, от лагерей московских беженцев, из трущоб, посадов и предместий потянулись к центру Великого Мурома квёлые, ледащие тени. В пролетарских кварталах к ним присоединялись местные молочники, многочисленные мастеровые, матёрые механики, могучие машинисты, монументальные молотобойцы, малолетние мокрушники, мрачные мародёры, мелкотравчатые мозгляки, малохольные мазурики и мразотные манагеры.
Каждый взял с собой, что нашлось дома или было припасено заранее. С пропитанных факелов капало масло, но огня пока не зажигали. Там и сям хлопали двери, скрипели калитки, отворялись дворовые ворота. Шаркали подошвы, топали каблуки, клацали подковки. Чем ближе к китайскому кварталу, чем плотнее сгущался шум. Редкие фонари подсвечивали угловатые лица, изрытые оспинами щёки, блестящие не по-хорошему глаза, оскалы сточившихся о грубую пищу зубов. В толпе не разговаривали. Шли на суровое дело. Ведомая уже не столько лидерами, главарями и распорядителями, сколько коллективным разумом, народная масса втягивала в себя случайных попутчиков. Никто не спрашивал, куда они идут. Никто не вынырнул из толпы в пустой подъезд, не взбрыкнул, не выкинул коленца. Оказавшиеся на их пути городовые шарахались в проулки, засунув свистки поглубже, ибо сделалось поздно бежать и кричать. Пробуждённая хтоническая сила была столь велика, что камни мостовой зашевелились.
В доме на улице Эксплуатационной, по соседству с китайским кварталом, от дрожи земли тряслась лампа, подвешенная на матице. Пробудился младенец и, почуяв неладное, захныкал. Но он не получил вожделенного успокоения и питательную бутылочку. Дура-баба качала колыбель, напевая:
— Баю-баюшки баю… Спи, зараза, а то придёт Чирикова и унесёт тебя в Химкинский лес.
От такой перспективы ребёнок истошно заблажил.
Мотвил сбросил одеяло, резко сел на койке, взвизгнули пружины. Повращал слепой башкой, словно радиолокационная станция антенной. Движения шамана были величавы, но в их быстроте проявилась скрываемая сила. Закончив сканирование, Мотвил обратил лицо к стене и замер. Это было тем более странно, что там находилось не окно и не угол, а промежуток между ними, куда шаман уставился по диагонали.
— Ты чего? — напряглись случившиеся поблизости дружинники.
Мотвил не ответил.
Пригласили из канцелярии командира Щавеля.
Когда боярин в сопровождении Литвина и Карпа подошёл к койке, шаман обратил к стене ладонь, до предела вытянув руку и неестественно вывернув её в суставе. Такого поведения за ним доселе не замечали. Учитывая заслуги и статус верховного жреца Ордена Ленина, поза выглядела пугающе.
Щавель
— Примешься колдовать, плетей получишь, — равнодушно предупредил Щавель.
Мотвил с заметным усилием повернул голову, но ничего не сказал.
— Встань, раб, — бросил тихвинский боярин. — Перед тобой хозяин.
Мотвила будто окатили ледяной водой. Мистический экстаз сошёл. Жреца попустило. Опираясь о грядушку, поднялся.
Когда невольник был приведён во вменяемое состояние, боярин повелел:
— Рассказывай, с чего тебя корячит.
Спокойный тон командира, его умение контролировать обстановку и держать себя в руках взбодрили ратников. Они оживились, стянулись к койке, образовав полукруг со Щавелем в центре.
— Докладывай, — не полностью очухавшийся раб нуждался в подстёгивании.
Мотвил исторг из приоткрытого рта жар. Голос был хриплый, словно шаман продавливал силовую затычку, сплетённую из энергии чар. Скорее всего, так оно и было.
— Я слышал Зов. Зов Ктулху. Разрозненный и слабый… но настоящий. Кто-то колдует.
— Прямо сейчас? — нахмурился Литвин.
— Прямо сейчас, — весомо кивнул жрец. — Способные культисты творят Красное Затмение во многих местах сразу.
— В Муроме? — спросил Щавель.
— Да, — верховный шаман обратил раскрытую ладонь к искомому месту стены. — Я чувствую прилив злого безумия. Оно приводит в неистовство толпу. Вон там.
— В районе Рабфаковских и Эксплуатационной, — прогудел Карп.
— Объявляю тревогу, — скомандовал Щавель Литвину.
К Михану ползла лисица. Она была невероятно светлая, почти седая. Темноватый чепрак в движении отливал серебром. Лисица была крупной, размером с барана. На широкой морде прекрасным огнём смерти горели изумрудно-зелёный правый глаз и сапфирово-синий левый.
— Как же мы будем, если ты лиса? — переборов ступор, выдавил Михан.
Лисица прижалась брюхом к ковру и зашипела.
В её повадках проглядывало что-то азиатское.
— Я только отвернулся, как ты обернулась, — исторг парень. — Зачем? Я не такой. Ха-ха, я не лисощуп.
Он не мог въехать, привиделось ему или всё по-настоящему. От дурман-травы Михан не совсем понимал, что происходит вокруг. Лисица подползала, не сводя пристального взгляда. В ней не осталось ничего от чарующей девушки, даже платья, и куда что делось, постичь было невозможно. Михан не мог разобрать, что в ней лисьего, а что китайского, где кончается одно и начинается другое. Облик оборотня тёк и переливался, словно речная вода.
Лесной парень никогда не видел таких зверей.
Лисица оскалилась, прижала уши. «Сейчас прыгнет!» — Михан отпрянул, и вовремя — зверюга бросилась ему на грудь.
Вставшая в прыжке на задние лапы, лисица оказалась едва ли не с него ростом. Михан упал навзничь. В лицо ткнулся мокрый чёрный нос. Жёсткие усы лисы защекотали щёку. Пахнуло шерстью и странным восточным ароматом.
«Какая противная», — не испугался парень. Она попробовала вцепиться в горло, но Михан оттолкнул острую морду. Щёлкнули зубы. Лисица дунула такой звериной вонью, что у стажёра дыхание спёрло.