Черный пудель, рыжий кот, или Свадьба с препятствиями
Шрифт:
– Это само собой. Но ведь она не абстрактно ругалась, а адресно.
– Ха! еще как!
– И всякие странные вещи сообщала.
Тут Саша подняла глаза от кодекса и признала, что очень странные, заставляющие даже подозревать помешательство или старческую болезнь ума, если бы не реакция окружающих. Окружающие, похоже, воспринимали все сказанное всерьез.
– Старушка что-то упоминала про галактику на поясе Ориона! Я еще удивилась, откуда она знает.
– Галактика на поясе Ориона – это из «Людей
– Точно! Сириус!
– Ну-ка, поподробнее? – заинтересовался Бабкин.
– Это про Григория. Он принялся спьяну нести ахинею, я предложил Сириусу больше не наливать – помнишь бородатый анекдот? – а старушка в ответ возьми да брякни, что Сириуса надо бы отправить к Большому Псу.
– И Гриша так встрепенулся, будто она и в самом деле могла посадить его в ракету и сбагрить отсюда на сто световых лет! – подтвердила Саша. – Кстати, Сириус действительно находится в созвездии Большого Пса.
Бабкин удивленно присвистнул:
– Ай да бабулечка! Это откуда у нее астрономические познания? И что она имела в виду?
– Бог ее знает. Надо у Григория поинтересоваться.
– Так он и сказал, – фыркнула Саша. – Болтун и враль. Но что-то ему в бабулечкиной идее очень не понравилось…
Все трое промолчали, и Бабкин озвучил то, что вертелось у Саши на языке:
– А кому-нибудь вообще нравилось то, что она говорила?
Макар щелкнул пальцами и отодвинул бесполезную схему:
– Серега, ты прав! Она каждого одарила какой-нибудь гадостью…
– Причем гадостью непонятной! – подхватила Саша.
– А тогда откуда известно, что гадость? – вмешался Бабкин, слезая с подоконника и придвигая стул.
– По их реакции. Всем становилось не по себе. Это прямо-таки бросалось в глаза!
– Кроме Нины.
– Нет же! Вспомни неизвестного Ивана!
– Стоп-стоп-стоп! – Сергей взмахнул рукой. – Хватит говорить загадками! Что за неизвестный Иван?
Макар вытащил из стопки чистый лист бумаги, и они с Сашей принялись вспоминать.
Легче всего оказалось с боксером. Пудовкина изрекла, словно в лоб кулаком влепила, что тот угробил живого человека. Но как раз это не вызвало особого интереса у широкой публики. Из чего Макар с Бабкиным сделали вывод, что ничего сенсационного Елизавета никому не открыла.
Алевтине злая старуха напрямик заявила, что та крепко держит супруга за уязвимые места. В этом не было бы ничего особенного, если бы Елизавета Архиповна не прибавила про яблочную тетку.
– Это про живую женщину? – спросил в этом месте озадаченный Бабкин.
Не менее озадаченные Макар с Сашей пожали плечами. А бог его знает. «Что ж ты, Алевтина, почтения к старшим не проявляешь, – воспроизвел Макар почти дословно фразу ядовитой старушонки. – А про яблочную тетку никому
Бабкин покрутил в голове эти реплики так и сяк, ни к какому выводу не пришел и попросил продолжать.
– Галку назвала пиявкой московской, – обиженно вспомнила Саша.
– А боксера – лободырым! – дополнил Макар.
– Это что, с дыркой в башке, получается?
– Угу. И еще окрестила тамбовским болваном, чтоб уж ни у кого сомнений не оставалось. Саш, еще что-нибудь помнишь?
– Петруша! Она ему в лицо бросила, что он масло воровал.
– А, точно! «Интендантишка!»
– Погодите-погодите! – Бабкин не успевал за их быстрым пинг-понгом. – Почему масло? Какое масло?
– Сливочное, очевидно. – Илюшин нарисовал над фигуркой в кепке бутерброд. – Сысоев в армии работал снабженцем. Что там за история, я понятия не имею, но похоже, Архиповна начала вспоминать старые грехи.
– А может, и не слишком старые! – У Саши загорелись глаза. – Иван! Неизвестный! Которым она Нину попрекнула!
– Уж не о соседе ли речь? – сообразил Бабкин. – Он же Иван Кожемякин!
– И весь город убежден, что у них кровная вражда, – закончил Макар.
Все трое замолчали. За окном пьяный мужской голос гнусаво завел «А я иду такая вся в Дольче и Габбана», но оборвал песню на полуслове. Судя по глуховатым хрипам, его душил какой-то доведенный до ручки местный меломан. Бабкин лениво поднялся, подошел к окну, но сколько ни вглядывался, ничего не мог разобрать в темноте. Ближайший фонарь бледнел и дрожал метрах в двухстах и, кажется, пытался сдвинуться в кусты подальше от происходящего.
– Что там, убивают кого-то? – поинтересовался Макар, не отрывая задумчивого взгляда от своей схемы.
– Похоже на то.
– Хочешь присоединиться?
Саша встрепенулась. Они что, серьезно? Она вопросительно посмотрела на Илюшина, но тот явно глубоко погрузился в какую-то идею и не придавал значения потенциальному преступлению в двух шагах от их дома.
– Они и без меня справятся, – прогудел Бабкин от окна.
– В самом деле, Сережа, что там происходит?
Бабкин не успел ответить: тот же самый голос дико завыл «Я иду такая вся, а на сердце рана!» и запел, расходясь с каждым словом, что слезы душат, он в плену обмана.
– Выжил, – с сожалением констатировал Сергей. – Теперь всю ночь не угомонится. Будет бродить по окрестностям и Сердючку орать.
– Твое счастье, что не Черемошню, – утешил бессердечный Макар. – «Снова стою, пилю раму!»
– Что это? – вздрогнула Саша.
– Тюремная лирика. Сысоевы слушают всей семьей. Рита особенно любит. Кстати, чем Пудовкина ее огорошила, ты не помнишь?
Саша напрягла память. Что-то было такое… смутное, почти бессмысленное… Почему-то связанное с войсками…