Черный рыцарь Артур Ярош. Книга 3. Защитник униженных
Шрифт:
Старый князь и лорд Вардмур с живым интересом глядели на этого гиганта, на мужественном лице которого ясно отражались роковые следы долгой мучительной, душевной скорби.
Елизавета устремила полный участия взор на этого простодушного человека, который в этот вечер спас ее от великой беды.
Но вот Пухлер откинул назад голову и, проведя рукой по лбу, взглянул на своих слушателей, прежде чем продолжить свой рассказ.
Глава 68–70. Месть
Могильная тишина царила в камере трех каторжников. Только тихий и равномерный голос Пухлера печально звучал среди этой тишины:
«И для меня наступила новая жизнь, о которой я раньше не имел понятия. Однако я скоро привык к военной службе и примирился со своей судьбой.
Странное дело, я, столь сильно привязанный к родному дому, столь беспредельно любивший своих родителей и сестру, так скоро позабыл их в той новой сфере, в которую злая судьба забросила меня. Однако, я слишком несправедлив к себе, ибо в глубине своей души я ни на миг не забыл единственных дорогих для меня во всем мире существ.
В первое время своей службы я почти еженедельно писал домой самые горячие послания и умолял отца известить меня, как они поживают без меня. Может быть, меня тревожило тайное предчувствие, и меня беспокоила мысль о том, что негодяй Жан Катильон воспользуется моим отсутствием для достижения своих гнусных целей и намерений на счет моей бедной сестры.
Но я не получал из дому никакой весточки, ни одного ответа на все мои письма, и неудивительно, если я после нескольких месяцев упорного молчания со стороны моего отца прекратил свои послания.
Напрасно ломал я себе голову над причиной изумительного молчания моих родных, я ничем не мог объяснить загадку. Тяжелая солдатская жизнь, также способствовала притуплению моих горячих чувств, к родным мне людям. Мало-помалу я примирился с горем и тоской по родителям и сестре, о судьбе которых я ничего не знал.
На службе я быстро шел в гору. Моя аккуратность и усердие обратили на себя внимания начальства, и я скоро был произведен в унтер-офицеры.
В начале второго года моей службы наш полк был отправлен в Алжир, где в то время несколько туземных племен восстали против французов. Постоянная Алжирская армия не была в состоянии покорить мятежные племена, и французское правительство должно было отправить туда значительные подкрепления. Меня не страшила война, я презирал опасность, и товарищи удивлялись моей храбрости и неустрашимости.
Я был всегда в первых рядах дерущихся, пули летели над моей головой, а я смело рвался вперед. Разумеется, что моя храбрость была замечена начальством, а офицера полюбили меня. Кроме того, всем нравилась моя необыкновенная сила и почти гигантская фигура, так что товарищи сильно завидовали мне.
Около двух лет наш полк пробыл в Алжире, а когда мы вернулись на родину, у меня был почетный крест за храбрость и чин капрала. Меня с неопределимой силой начала терзать неизвестность участи своих родных, и я стал проситься в отпуск на родину.
Но прошло несколько недель, а желанного отпуска я не получил. Письмо же, которое я отправил домой по прибытию нашего полка во Францию, осталось без ответа.
Во мне проснулся прирожденный буйный характер, и я решил дезертировать. Дезертирство было в то время далеко не редким явлением в нашей армии, да и эта задача была для меня не трудная, ибо я пользовался полной свободой, как храбрый солдат и капрал.
Два дня после того, как я покинул свою казарму, я уже шагал по большой дороге, которая вела в маленький лесной домик моего отца. Я уже начал спускаться в долину, простиравшуюся пред нашим большим лесом, на меня повеяло дорогими воспоминаниями о золотом детстве, когда я бродил по черному лесу и бегал по этой широкой долине. Низко опустив голову, я все более и более погрузился в эти сладкие воспоминания прошлого, да в печальные думы о настоящем, о суровой действительности…
Что ждало меня на родине? Найду ли я в живых родителей и сестру? Как поживают они?
Вдруг я был пробужден от своих мыслей ржанием лошадей и стуком копыт. Невольно я скрылся в ближайшие кусты, из-за которых я мог видеть всю дорогу, как на ладони. И вот из-за поворота дороги показалась нагруженная товаром повозка, которую везла пара худых кляч.
На большой кипе товаров восседал, словно на троне седой старик. Когда повозка подъехала к моей засаде, я узнал старого Вендрона, которого я знал с детства, с которым я всегда дружил. Вендрон уже много лет разъезжал со своим товаром по деревням и замкам, и почти каждый месяц он приезжал в наш замок и расположенные за долиной деревни. Эта неожиданная встреча сильно обрадовала меня, ибо от этого старика я надеялся узнать про своих родных.
Я выскочил из своей засады прямо на дорогу. Мое неожиданное появление испугало сонных кляч, и они зафыркали и заржали, вдруг остановились. Но и сидевший на повозке старик, должно быть, также сладко дремал, ибо он теперь только поднял голову и стал озираться кругом, как бы желая знать причину испуга своих кляч.
Увидев высокого незнакомца, в солдатской шинели, он с явной досадой заворчал:
– Черт побери, сколько их шляются по дорогам после войны, этих дезертиров!
Я подошел ближе к старику и пристально посмотрел на него, но старый Вендрон не узнал меня.
– Старый Вендрон, – с громким смехом воскликнул я, – вы забыли своих старых знакомых?
Торговец привскочил на своем месте и с ловкостью юноши спрыгнул на землю.
– Во имя всех святых! – воскликнул он, схватив меня за обе руки. – Какими судьбами… ты… Пухлер!
– Да, старый друг, это я! А вы так и не узнали меня?
– Что за диво! – быстро заговорил старик. – Я и теперь не верю своим старым глазам, на тебя глядя. Как ты вырос и окреп, чуть ли не великаном стал. – и сильно потрепав меня по плечу, он прибавил, – Давай-ка отметим нашу встречу, старый Вендрон всегда везет с собой бутылку хорошего вина.
Мы расположились на траве, а после первого стакана старый торговец спросил меня:
– Куда же ты направляешься, мой молодой друг?
Я изумленно посмотрел на старика.
– Что за вопрос? – воскликнул я. – Конечно домой.
Лицо торговца вдруг омрачилось.
– Домой? – переспросил он меня каким-то протяжным голосом, низко опустив глаза.
У меня сердце невольно сжалось, но я боялся расспрашивать его. Вдруг он положил свою руку на мое плечо и каким-то странным глухим голосом спросил меня: