Черный соболь
Шрифт:
Нанеся слой мази, она надела на Гурия меховые чулки и поставила перед ним чашку с мазью.
— Теперь мажь руки и лицо. Вот так. — Она показала, как это следует делать.
Гурий принялся натирать лицо и руки. Он чувствовал себя плохо. Его лихорадило, все тело ломило. И хотя в чуме было тепло, озноб не проходил, и он не мог согреться.
Черноглазая девушка с круглым лицом, тонкими бровями что-то варила в небольшом медном котле, подвешенном над очагом, перебрасываясь короткими фразами со старшей. «Видно, дочь, — подумал Гурий. — Красивая!..» Он решил так ее и назвать: «Красивая».
Пожилая
— Пей. Это кедровый стланик с шиповником. От простуды помогает, — сказала она по-ненецки.
Гурий, ничего не поняв, взял чашку, поблагодарил и стал понемногу пить. Жидкость была терпкая, горьковатая и припахивала травами. Гурий встретился взглядом с девушкой. Она смущенно опустила голову, отвернулась.
— Красивая, — сказал Гурий вслух. — Баская!
— Паская? Нет, я Еване, значит — Ласковая. Повернув лицо к нему, девушка улыбнулась, потом ушла на другую сторону очага и села на широкие доски-латы, заменяющие пол, поджав под себя ноги.
Теперь их разделял огонь.
Вошел хозяин, внес охапку дров, положил у очага. Снял с головы капюшон малицы, взял дорожный мешок, скосил глаза на Гурия.
— Ну как, оттаял, парень? — спросил по-русски.
— Немного оттаял, — Гурий слабо улыбнулся в ответ.
— Пей отвар. Больше оттаешь, — деловито сказал ненец и вытащил из мешка куницу. Встряхнул ее, передал старой женщине, что-то сказал. Она взяла куницу и вскоре, подвесив ее на железном крюке у входа в чум, стала снимать шкуру, ловко действуя острым ножом.
Очень быстро она управилась с куницей, и Гурий удивился ее ловкости. Он не знал, что снимать шкурки, выделывать их, шить из мехов одежду и обувь, собирать и устанавливать чум и делать еще многое должны были ненецкие женщины, мужчины занимались только оленями, охотой и рыбной ловлей.
Натянув шкурку на правило, женщина поставила перед очагом небольшой низенький стол и собрала на нем еду. Гурий, согревшись от горячего питья, полулежа на оленьей шкуре, молча наблюдал за хозяевами. Все было для него в диковинку. Они строгали мороженое мясо, заваривали в чайнике сушеный смородиновый лист, выкладывали из котла вареную грудинку, исходящую паром, на широкое деревянное блюдо. В первую очередь они стали угощать Гурия.
— Однако, можешь к столу подвинуться? — спросил хозяин.
— Могу! — Гурий подвинулся к столу.
Хозяин положил перед ним нарезанное тонкими полосками сырое мороженое мясо.
— Ешь. Это дает силу. Больше ешь!
Только сейчас Гурий почувствовал, что он очень голоден, и стал есть предложенную ему пищу, запивая ее из кружки.
Потом он, сморенный усталостью, отполз от стола и сразу уснул. Еване накинула на него меховое одеяло.
…Гурий спал сном праведника очень долго. Проснувшись, он не сразу сообразил, где находится и что с ним произошло. Увидев сидевшую перед очагом Еване с шитьем в руках, он все вспомнил, сел и почувствовал облегчение. Ноги у него «отошли». Он встал и, прихрамывая, подошел к очагу. Девушка тоже поднялась, отвела рукой волосы со лба и несмело улыбнулась. Гурий ответил улыбкой.
— Здравствуй, Красивая!
Девушка кивнула.
— Поправился? Совсем?
— Совсем хорошо. — Гурий притопнул ногой и охнул. Нога еще болела. Однако он мог понемногу передвигаться и хотел одеться. Жестами попросил свою одежду. Девушка встревожено метнулась к выходу из чума, приоткрыла шкуру и позвала дядю.
Вошел Тосана, пимы его были в снегу.
— Оттаял, парень? — спросил он. — Ладно. Только выходить тебе рано.
— Отец… — пробормотал Гурий. — Отец меня ведь ищет!
— Пусть ищет. Пусть знает, что нельзя одного неопытного парня отпускать далеко в тайгу.
Подумал, смягчился:
— Оденься теплее.
Еване подала Гурию его одежду, просушенную у очага, теплую. Он оделся и выбрался из чума.
С громким лаем к нему кинулся на грудь Пыжьян и норовил лизнуть в лицо. Радости пса не было предела. Но вдруг он насторожился, посмотрел в сторону леса и побежал к кустам. Вскоре донесся его радостный, заливистый лай. Нук сидел у входа в чум и вид у него был равнодушный. Казалось, он не умел удивляться и радоваться.
Из леса вышли двое на лыжах. Пыжьян перестал лаять и, радостно помахивая хвостом, бежал впереди них.
Гурий не сразу узнал отца. Аверьян похудел, осунулся, на обросшем лице лихорадочно горели большие глаза. Он еще издали, увидев сына, крикнул:
— Гурий!
Гурий, прихрамывая, заторопился навстречу. Отец крепко обнял сына и поцеловал, елозя по его лицу жесткой, обындевевшей бородой.
— Слава богу! Слава богу! — повторял он. — Живой! А мы с ног сбились…
С Аверьяном пришел Герасим. Никифор остался караулить зимовье.
— Весь лес облазили, — рассказывал отец. — Думали, пропал. Совсем пропал! Ни следов, ни меток на деревьях. Ты что затеси не делал?
— За соболем погнался — покинул note 33 делать, — виновато признался Гурий.
— Ну и в одном месте видим — кострище под елью… И след от него широкий, будто волокли кого. Ну, думаю, может, охотники Гурия подобрали. Скорей пошли по следу, и вот — сыскался!..
У входа в чум стояли Тосана, Санэ, Еване и молча смотрели на эту встречу.
Гурий сказал:
— Он меня спас, самоед. Зовут его Тосана. Отогрели меня, обмороженные места вылечили.
Отец подошел к чуму, снял лыжи, протянул руку ненцу:
Note33
Покинул — здесь: прекратил, перестал.
— Спасибо тебе, добрый человек! Вовек не забуду твоей услуги, — сказал он взволнованно.
— В тайге надо помогать друг другу. Такой закон, — сказал Тосана. — Спасибо говорить не за что. Пойдемте в чум. Отдохнете, поедите. Угощать буду. — И он пропустил гостей вперед.
Спустя некоторое время Тосана приготовил две оленьи упряжки. На первые нарты с ним сел Гурий, на вторые — Аверьян и Герасим.
К нартам подошла Еване. На ней — паница note 34 с белым песцовым воротником.
Note34
Паница — верхняя одежда.