Черный свет
Шрифт:
– Чем могу быть полезен? – спросил он, продолжая просверливать ее своим блестящим взглядом.
– Принеси из моей машины детское кресло, пристегнем Ксюшу у тебя.
– Без вопросов.
Глеб управлял своей небольшой серой машинкой куда лучше, чем это делала Ольга – осторожно объезжал вставшие прямо перед ним, как вкопанные, корыта, притормаживал на пешеходных переходах, пристально вглядывался в цветные пятна светофора и вез их предельно мягко. Девушка, откинувшаяся на сиденье, подставила холодные руки под теплые потоки из работающей печки, и спросила у него негромко:
– Глебушка, мы с тобой уже столько работаем, а самого главного о тебе
– В разводе,– хмыкнул Глеб. – Сын есть, два года с копейками. А что?
– Да ничего. Просто профессиональный интерес.
– Материал обо мне подготовишь? – наклонился к ней Глеб, и она вновь поразилась, какой сосущей темнотой заполнены его по сути своей добродушные глаза. На нее дохнуло вкусным, терпким парфюмом.
– Да кому ты нужен,– беспечно рассмеялась Ольга, не отрывая глаз от прикованного к ней пристального взгляда. И посоветовала тихо:– На дорогу смотри, угробишь нас.
– Черт, точно,– он оторвался от их странной, намагниченной игры в гляделки, и чуть сбросил скорость. – А что у тебя? Ты же не замужем, так? Ну, помимо Ксюши.
– Нет, не замужем,– Ольга достала ноги из сапог и забросила их на приборную панель, заставив коленки уставиться в потолок, выгибаясь в протяжном зевке. – Алина есть еще, старшая дочь, ей семь. Первоклассница. Умнее и серьезнее меня в сто раз.
– А где мужа потеряла?
Ольга метнула на него острый взгляд, а потом, задумчиво закусив губу и уставившись куда-то в дневную серь, прилипшую к лобовому стеклу, тихо сказала:
– С первым развелась, второй ноги сделал, как только о Ксюше узнал. Да я сама виновата, глупая, молодая, беспечная. Но ничего, не жалуюсь. Девчонки – самая большая ценность в моей жизни.
– Хорошая позиция,– одобрил Глеб, осторожно втискивая серую утлую машинку в разномастный ряд приникших к тротуару автомобилей. – А ты, оказывается, и как человек ничего.
– Ну-ну,– ехидно усмехнулась Ольга, распахивая дверь. – А не только как баба, да?
Глеб промолчал, вынимая ключи из замка зажигания и, перегнувшись через сиденья, закрыл кнопки на всех дверях. Ольга устроила на руках сонную, притихшую Ксюшу, сжимая в ладони массивный черный микрофон, больше похожий на булаву. Праздник обещал стать не то чтобы очень интересным и значимым событием, но, по крайней мере, ей не придется полдня проторчать в администрации.
Прямо с порога они попали в царство полузабытых запахов из детства – гречневая каша, разогретое молоко, детское мыло… Встретившие их маленькие разноцветные лавочки казались почти игрушечными. Глеб сунул сумку с камерой под одно из узеньких сидений и принялся расшнуровывать высокие ботинки, с каким-то детским восторгом разглядывая красочные шкафчики с изображенными на них зверушками и фруктами.
Ксюша так и вовсе дар речи потеряла от восторга, пытаясь дотянуться до всего и одновременно, чуть не вываливаясь из материнских объятий. Ольга с улыбкой помогала ей ощупать притаившегося на шкафу петрушку с соломенными волосами, россыпь кубиков, выпуклые рисунки на стенах – нелепые, кривые, но такие по-особому милые. Где-то на антресолях у девушки хранилась целая стопка детских рисунков Алины, хоть девочка и не очень любила рисовать, уже в том возрасте являясь очаровательным серьезным карапузом с немного грустными, бесконечно все понимающими глазами.
Стоило Глебу облачиться в тапки, предложенные смущающейся, натягивающей свитер посильнее на плечи, воспитательницей, как Ольга мгновенно вручила ему Ксюшу и принялась менять влажные сапоги на огромные каблуки.
– Ты это, куда?.. – потрясенно спросил Глеб, держа Ксюшу на вытянутых руках, будто она была каким-то диковинным монстром. – Оль, одумайся, я в жизни детей на руках не держал.
– А сын? – механически поинтересовалась Ольга, выпрямляясь и разминая ноги в узких, неудобных туфлях. Уже принимая из его рук Ксюшу, с нахальным превосходством поглядывающую на Глеба (на секунду девушка даже заулыбалась узнав в этом немного надменном и бесконечном уверенном взгляде собственные нотки), она услышала короткое:
– Говорил же, в разводе. Не общаюсь.
И, насупившись, подхватив тяжелую черную сумку с упакованной камерой, поспешил вперед по коридору. Ольга направилась за ним в компании с краснеющей щеками воспитательницей.
– Вы решили к нам приехать со своей малышкой? – с улыбкой поинтересовалась семенящая следом молоденькая девушка, и тут же уткнулась взглядом в теплый, мягкий ковер, пунцовая от собственной смелости. Ольга круто развернулась к ней на каблуках, прищурено разглядывая неровные пятна веснушек, длинные каштановые волосы и смущенные карие глаза. А потом улыбнулась немного плотоядно:
– Да, конечно. Скажите, как вас зовут?
– Людмила. Дети зовут меня Милой, но вы можете говорить просто «Люда»,– совсем стушевавшись, воспитательница хотела прошмыгнуть в маленький концертный зал, но Ольга остановила ее, мягко ткнув микрофоном в грудь.
– Людочка, скажите, вы задействованы в празднике? Или только будете наблюдать за порядком?
– Наблюдать…
– Отлично! У меня будет для вас важная миссия! Вот! – И сунула в руки опешившей девушке Ксюшу, которая, устав от буйства красок, мгновенно обвила тонкую шею веснушчатой Людмилы тонкими ручками и притихла, прислонившись щекой к мягкому ворсу ее коричневого свитера. – Она немного капризная, но вы, я думаю, справитесь! Родина вам это не забудет!
И, уже скрывшись в празднично украшенном зале, на секунду выглянула, обворожительно улыбаясь, и добавила:
– И все телевидение мира – тоже!
Люда осталась стоять с маленькой Ксюшей на руках, опешившая и безмолвная, не смеющая окликом нарушить покой спящего ребенка и отчаянно не понимающая, как поступить в такой ситуации. Ольга же, отдернув платье и встряхнув пережженные краской тонкие, пушащиеся волосы, поспешила к Глебу, который хмуро настраивал камеру.
И понеслась обычная съемка – улыбающаяся Ольга приседала на корточки, спрашивая у забавных деток в костюмах лесовиков, грибочков и лукошек, почему они любят осень, брала интервью у хамоватой, но отчаянно пытающейся выглядеть прилежной директрисы с черными, высокими нитками бровей и темно-фиолетовыми волосами.
– Вылитый баклажан,– шепнула Оля прямо на ухо Глебу перед съемкой, и теперь он стоял, поправляя изредка штатив, с преувеличенно серьезным лицом, закусив собственный кулак. Сама же девушка с обворожительной улыбкой поддерживала руку с микрофоном и профессионально отмечала главные моменты, на которые следует обратить внимание в сюжете.
Опросила и родителей, которые, счастливо румянясь от гордости, перехватывая в разномастной толпе собственных чад, прижимали их к груди и с удовольствием рассказывали всякую чепуху в микрофон отчаянно скалящейся Ольге. Пару раз, в перерывах между записями «синхронов» она оглядывалась в поисках дочери и, заметив темную макушку в самом углу зала, принималась и дальше носиться в поисках хорошего материала.