Черный свет
Шрифт:
– Вы – два самых дорогих человека в моей жизни, как же я смогу вас куда-то отдать? Доела? Тогда иди и ищи целые колготки, я после работы эти зашью. И водолазку правильно надень. Ксюш, ну только не устраивай вторую часть оперной арии, ради бога!
Отдохнувшая на материнских руках и поднабравшаяся сил Ксюша вновь яростно выразила свой протест после таких ранних подъемов, и Ольга, почти не позавтракав, поспешила за старшей дочерью в комнату, одевать и одеваться.
Спустя полчаса она, полностью собранная, облаченная в приталенное платье глубокого фиолетового цвета, подкрасила
Ну и черт с ними, с отцами ее девочек, главное – сами дочери. Смысл ее существования, заставляющие каждое утро вскакивать с кровати и нестись, нестись вперед, только бы обеспечить им хорошую жизнь, только бы дать им возможность почаще улыбаться.
Алина, пока мама предавалась воспоминаниям о собственной бурной молодости и ее последствиях, к тому времени уже облачилась в теплый пуховик, натянула шапку почти на глаза и спрятала ноги в дырявых колготках в маленькие сапожки вишневого цвета. И теперь стояла с мученическим выражением на лице у самых дверей.
Маленькая Ксюшка отчаянно капризничала, не желая отправляться к бабушке – все детские сады в округе были переполнены, и Ольге каждый день приходилось не только доставлять Алину в школу, но и отвозить младшенькую к маме, которой только в радость было посидеть с ребенком. Мама… За последние годы она совсем уж себя запустила и расплылась, больше похожая на вылезающее из чашки дрожжевое тесто, но в глазах ее по-прежнему светилась огромная любовь к дочери и внучкам.
А о большем и мечтать не следовало.
Ольга чертыхнулась, натягивая курточку на Ксюшу – стоило ей сунуть одну ручку в рукав и заняться другой, как своенравная девочка уже стряхивала теплую одежду и звонко хохотала, наблюдая за материнскими мучениями.
– Ма-а-ма,– донесся осуждающий голос Алины в ответ на брань, и девушка прикусила язык:
– Прости, котенок. Твоя сестренка никак не хочет собираться.
– Я же говорю, в больницу ее,– возведя глаза к потолку, буркнула Алина и оттянула с шеи намокший от пота шарф:– Долго еще? Мне жарко.
– Секунду,– Ольга изловчилась и натянула куртку на Ксюшу, громко звякнув молнией, как громом посреди ясного неба, победоносно улыбаясь. Однако Ксюша не привыкла сдаваться без боя – посидев мгновение и обдумывая, что осталась в дураках по результатам этой битвы, она вновь зашлась горьким, безутешным плачем.
– Мне жа-арко,– вновь капризно напомнила Алина, и Ольга почувствовала, что этот день будет веселым – если с самого утра беготня, хаос и непрекращающийся рев, значит, все покатится по наклонной и замрет на самом дне оканчивающегося дня.
– Идем, идем,– схватив с полки ключи, устраивая Ксюшу поудобней на руке, Оля вылетела из квартиры, захлопывая деревянную дверь. Старшая дочь с облегчением ринулась вниз, в холодный утренний воздух, вся намокшая от жара натопленной квартиры, а девушка виртуозно единственной свободной рукой заперла дверь на все замки и помчалась следом.
На улице стояла дымка от позднего осеннего холода – ноябрь кокетливо прикрылся прозрачной пеленой, словно пытался скрыть свое дождливое нахмуренное лицо. Хоть ливень прекратился, и теперь никто не мешал Алине топтаться в резиновых сапожках по лужам, поддернутым первым ломким, хрупким льдом, сырость стояла страшная. Сунув старшей в руки тяжелую, притихшую и любопытно озирающуюся Ксюшу, Ольга открыла дверцу машины, забралась в тесный салон и, заведя свою колымагу, врубила печку на полную мощность, прогревая коробчонку.
Алина запрыгала перед дверью, изображая танталовы муки, в то время как младшенькая ощупывала ее лицо, хватаясь цепкими, крепкими пальцами за нос, губы и тыча в глаза
– Мам! – отчаянно позвала Алина и, стоило Ольге выбраться в прохладу, с облегчением сунула ей сестру.
– А как же любовь к младшенькой? – сварливо спросила Ольга, пританцовывая, чувствуя, как холод обнимает ноги в тонких колготках. Алина одарила мать осуждающим долгим взглядом, и промолчала.
– В школу не опоздаем?
– Не опоздаем, пусть прогреется, а то заболеете. Слушай, а давай, кто больше льда на лужах сломает? Спорим, я?
– Мам, ну ей-богу, как маленькая,– стыдливо отозвалась Алина, отворачиваясь, пряча ручки в карманах теплого пуховика.
– Это потому, что ты боишься проиграть. Слабо! – и, чтобы подтвердить свои слова, принялась прыгать в тонких, глянцевых сапогах, разрывая хрупкое стекло льда и проваливаясь в мутные лужи, заставляя их масляным блеском пялиться в низкое утреннее небо темными зрачками сквозь пробоины.
– Глупо меня так разводить,– отозвалась старшая дочь, косясь на беснующуюся мать, которая крошила лед, танцуя вокруг машины. Ксюша звонко хохотала и тянулась вниз, грозя сверзиться с высоты, отчаянно желая схватиться за тонкие ледяные пластинки загребущими руками.
– Я уже оторвалась от тебя! – победоносно выкрикнула Ольга, вновь провалившись в лужу.
– И это моя мать,– грустно отозвалась Алина, но, не выдержав, присоединилась, отплясывая и разбивая хрупкую броню, сковавшую асфальт. Хруст стоял на всю округу, заставляя редких, смурных прохожих оглядываться в поисках беснующейся семейки.
На третьем этаже их дома дряхлая старушка, которую соседки подобострастно кликали Пелагией Степановной, с трудом поднялась со скрипучего дивана, потирая ноющую спину. Все ее лицо походило на карту, испещренную оттисками глубоких рек и горных хребтов, старые морщины прочерчивали сероватый, высохший пергамент кожи.
Задержавшись в ванной комнате, Пелагея Степановна медленно дошла до кухни, где от спички прикурила конфорку газовой плиты и с наслаждением отбросила желтоватую вязь занавески, выглядывая на улицу, которая была порой интереснее любого телевизора. И замерла, открыв рот.