Черный свет
Шрифт:
Но любовь к собственным игрушкам пересилила, и она продолжила чистить зубы, насвистывая что-то себе под нос. Проблемы в ее жизни решались быстро и беспрекословно, поэтому, умыв лицо теплой водой и прополоскав рот, Оленька, укутавшись в халат, выскользнула в родительскую комнату, направляясь к кухне, где ее уже должно было ждать любимое какао. Тапочки-мишки смешно скользили по линолеуму, и она катилась на них, как на верных оленях, представляя себя повелительницей зимы и ночи, приказывая им отступить перед вечером, чтобы девочка скорее
Стоило только ребенку приоткрыть дверь кухни, как на нее, вместе с жаром натопленной комнаты, хлынули громкие крики матери:
– А и не нужны мне твои признания и ласки! Лучше бы работу нашел, бездельник! Убирайся вон из кухни!
– Марина, это несерьезно,– шипел отец, стоявший напротив мамы и опирающийся руками на столешницу, багровый, но все еще сдержанный.
– Абсолютно серьезно – вон дверь, пошел вон! Я лучше одна буду дочь поднимать, чем еще такого дармоеда на себе тащить!
– Да ради всех святых, если хочешь – только в путь. Только бы потом жалеть не пришлось,– он устало потер лицо руками и посмотрел на полную, пышную жену исподлобья.
– Не придется. Собирай свои манатки и выметайся. Видеть тебя больше не хочу,– выплюнула мама ему в лицо острые, обидные слова. Отец, развернувшись на пятках, выдавил дочери жалкую улыбку и умчался в их комнату, где отчаянно громко застучал дверцами шкафов.
И только тут мама заметила маленькую испуганную Оленьку.
– Чего вы с папой так кричите? – с обидой в голосе спросила малышка, и мать, пышущая злостью и опустошением из-за крупной ссоры, вдруг разом как-то сникла, сдалась, и даже лихорадочный румянец с ее расплывшихся, изъеденных неровностями щек схлынул, уступая нежно-розовому, персиковому цвету.
– Не обращай внимания, цветочек,– она присела рядом, растирая крупными ладонями ее хрупкие плечи, заглядывая в лицо с огромным обожанием в глазах. – Все в порядке, мама с папой просто немного не сошлись во взглядах. Не волнуйся, скоро помиримся. Какао?
– Какао,– просияв, улыбнулась Оленька, надеющаяся, что все так и будет. Вообще, мама с папой ругались, кричали и хлопали дверьми довольно часто, так что сейчас успокаивающий материнский голос вымыл из ее души все сомнения, что черной пенной морской водой наползали на детские мысли, лихорадочно облизывая спокойствие шершавым, колючим языком.
Мама засуетилась по тесной кухоньке, похожая на большой белый пароход в крошечной гавани – Оленька недавно видела такой в учебнике по природоведению. Удобно устроившись на небольшой табуретке, девочка плечом и щекой прикоснулась к стене со светло-бежевыми обоями, почувствовав на них влагу от чересчур валящего пара из носика чайника.
Мама поставила перед ней чашку в форме тигренка, рыже-черного, полосатого, с ручкой в форме причудливо изогнутого хвоста. Насыпала туда сладкого какао, приправила ложечкой сахара и палочкой корицы, залила все кипятком и придвинула поближе чашечку с булочками, оставшимися с ужина.
– Стихотворение помнишь? – беззаботно поинтересовалась она, намывая скопившуюся в раковине посуду, и довольная Оленька с набитым ртом наскоро прочла ей коротенькое стихотворение, вызвав одобрительный кивок.
Отец сильно грохнул чем-то в их комнате, и Оля подпрыгнула от резкого звука, испуганно поглядев на маму. Та продолжала спокойно намыливать застиранной, бледной, расползающейся в руках губкой посуду, будто ничего и не услышала, только спина ее окаменела.
– Мам… А у нас точно все хорошо будет?
– У нас с тобой – точно,– отозвалась мама.
– А папа? – еще тише спросила Оленька.
– А папа может делать все, что ему захочется. Как он это обычно делает.
– Но я хочу, чтобы у нас всех, вместе все было хорошо…
Мама завинтила краны, кинув губку киснуть прямо в вогнутый купол раковины, наспех вытерла руки махровым полотенцем на крючке, и снова села перед дочерью, примостившись на стуле. Посмотрела на нее долгим, задумчивым взглядом, подперев круглым кулаком свою покатую щеку, словно бы пыталась высмотреть в собственной дочери что-то такое, чего не видела прежде.
– Все будет хорошо, малыш, не переживай. Мы со всем справимся, выстоим, я тебе обещаю. Ты – моя главная ценность в жизни, и как бы мне ни было плохо – я всегда буду помнить, что ты есть у меня, и всегда смогу поставить тебя на ноги, слышишь?
– А папа? – упорно продолжала талдычить Оленька, отхлебывая ароматно пахнущий шоколадом какао.
– Да что все папа и папа! – всплеснула руками мама, отшатнувшись даже от дочери. – Если папа захочет, он будет с нами. Не захочет – не будет.
– Я хочу быть с тобой и с папой,– прошептала девочка, и на ее глазах выступили крупные, обиженные слезы.
– Боже, какая ты у меня все-таки еще маленькая,– мама, грузно поднявшись с места, подошла к девочке и обняла ее за плечи, перед этим ласково потрепав пухлой ладонью по волосам. Оленька горько всхлипнула, прижимаясь щекой к материнской руке.
– Я не маленькая!
– Конечно, самая взрослая и умная. Все будет хорошо: и с нами, и с папой. А сейчас бегом иди и одевайся, в школу и на работу опоздаем,– и, откусив кусок от румяной булочки, мама неспешно уплыла в комнату, где вновь праведным гневом вспыхнул отец, но мама оборвала его одним резким, но неразличимым с кухни словом.
Допив какао, Оленька спрыгнула со стула и побежала искать юбочку, теплые гамаши и резинки для косичек, которые предстояло заплетать маме.
Девочка под чутким материнским руководством побросала в маленький ранец необходимые тетрадки и тонкие книжки, а потом долго сидела, щурясь и морщась, когда мама собирала непослушные белоснежные волосы в тугие и ровные косички. Девочка и сама уже умела мастерить себе нехитрые прически, но у мамы это всегда получалось по-особенному красиво и надежно.