Черный ворон

Вересов Дмитрий

– До свидания, Дмитрий Дормидонтович... И, пожалуйста, не сердитесь на Павла с Леной. Они у вас такие хорошие.

– Все в меня, – сказал Чернов и стремительно вышел. Таня пошла проводить его, но в коридоре увидела лишь захлопывающуюся дверь. Из своих комнат боязливо-почтительно выглядывали соседи. Таня гордо посмотрела на них и прошла к себе. Через пять минут начались визиты.

Первой явилась Марья Никифоровна с тарелкой.

– Танечка, я тут намедни пирожочек спекла с капустой, да большой получился, куда мне одной, не съесть, пропадет, –

затараторила она. – Может, вам с муженьком подкормиться, а? Дело молодое, аппетит хороший.

– Спасибо, Марья Никифоровна, – рассеянно сказала Таня.

– А товарищ Чернов-то что приходил? Про расселение не говорил?

– Нет.

Потом пришли еще две старухи. Одна принесла большой чайник – а то что ж вы, мол, водичку-то все в ковшике кипятите. Вторая одолжила оставшееся от мужа теплое верблюжье одеяло. Обе любопытствовали насчет Чернова. Таня поблагодарила их и сказала, что Дмитрий Дормидонтович – старый друг семьи, заезжал проведать и особенно интересовался, не досаждают ли им соседи.

Шмонов, пыхтя, втащил старый черно-белый телевизор, поставил в угол и подключил антенну.

– А то, понимашь, цветной купили, а этот девать некуда, решили, пусть, понимашь, у вас постоит пока. Все веселей, понимашь, – объяснил он.

Про цель визита Чернова он не спрашивал, хотя чувствовалось, что его распирает от любопытства. Лишь на выходе он не выдержал и спросил:

– А что Чернов? По какому вопросу?

– Хочет Ивану книгу заказать, – серьезно сказала Таня. – Называется «Замечательные люди нашего города».

Последним явился пьяный и сильно перепуганный Циолковский.

– Это... что, в смысле, говорил?

– Дядя Митя-то? – спросила совсем развеселившаяся Таня. – Зашел посоветоваться, кого куда расселять из квартиры.

– Ну и... это... в смысле, кого куда?

– Нам и Шмоновым, как семейным, по двухкомнатной квартире. Бабушкам – по однокомнатной.

– А... это... про меня чего говорил?

– А Циолковского, говорит, в барак на сто первый километр, чтоб, говорит, славную фамилию не позорил, молодежь не спаивал, по ночам не бузил и закусывать не забывал.

И уже через минуту дрожащий Циолковский вызвал Таню в коридор, озираясь, сунул ей палку колбасы и юркнул в свою комнату.

Потом пришел Ванечка.

– Что тут было? – спросил он, оглядев комнату.

– Садись поешь... Знакомый заглянул – остальное соседи расскажут.

Дня через три после разговора с Черновым Таню прямо с площадки вызвали в трест.

Ей не часто доводилось бывать в этом массивном мрачноватом здании, и она немного нервничала, не понимая, что могло от нее понадобиться самому Гусятникову, начальнику отдела кадров.

Когда она вошла в кабинет, Гусятников, худой, очкастый и вечно хмурый отставной военный, оторвался от бумаг и посмотрел на нее с несвойственным ему любопытством.

– Садись, Приблудова, то есть, извините, Ларина. Как работается, хорошо? Проблемы есть?

– Да вроде нет.

– Мы вот тут с товарищами посовещались

и решили, что раз ты у нас кадр молодой, растущий и перспективный, надо тебе, стало быть, работать над собой, повышать, как говорится, квалификацию.

– Как?

– Учиться, Ларина, учиться и учиться. У тебя десять классов?

– Восемь.

– Это, конечно, похуже, но тоже ничего. Особенно если, как говорится, есть голова за плечами... Пойдешь ты у нас, Ларина, в строительный техникум, получишь, так сказать, среднее специальное образование.

– Да мне некогда. Работа, дом...

– С отрывом от производства.

– Спаси-ибо, – иронически протянула Таня. – На вашу стипендию только ноги протянешь. А у меня теперь семья.

– Да погоди ты! Я не все сказал. Пойдешь целевым назначением – это раз. Значит, тарифная ставка за тобой сохраняется. Во-вторых, в отдельных случаях, когда речь идет о руководителях низового звена и передовиках производства, – а ты у нас и то, и другое – администрация предприятия имеет право производить доплату вплоть до реального среднемесячного заработка за последний год. Мы тут посчитали – реальный среднемесячный у тебя получается двести семьдесят.

– И что же?

– А то, что будешь, дура, два года книжечки почитывать за те же двести семьдесят в месяц. Мне бы кто предложил! Устраивает?

– "Дура" не устраивает. Остальное устраивает.

– Извините. – Гусятников поправил галстук. – Вырвалось. Привык, знаешь ли, с гегемоном общаться, ну и... В общем, давай, пиши заявление. На имя Першикова. От такой-то такой-то. «Прошу зачислить меня» и т. д. С первого марта идешь на подготовительные курсы, с первого сентября – в группу. Факультет строительный или экономический?

– Строительный, наверное.

– Напрасно. В прорабах наломаешься не хуже работяги, а в зарплате еще и проиграешь. Иди на экономический. Сядешь у нас в плановом – чисто, светло, чаек-кофеек, все на «вы». И дело живое, интересное, надо только втянуться.

– Хорошо. Пишу «на экономический».

– Число, подпись... Все. Последние две недельки тебе повкалывать осталось. Поздравляю... И вот еще что – зайди в местком. Там тебе тоже что-то сказать хотят.

– Что?

– Не знаю. Будет время – потом ко мне загляни, расскажешь. Любопытно... Муж-то у тебя кто?

– Студент. Хороший человек.

– Да уж видно, что не из плохоньких. Ну, иди, везунья.

В месткоме Тане пришлось писать еще одно заявление – на комнату в только что отстроенном семейном общежитии квартирного типа. Ключи ей выдали прямо в месткоме. После работы Таня не удержалась и съездила в Гавань, взглянуть на свое о новое жилище. При ближайшем рассмотрении комната оказалась полуторакомнатной квартиркой со встроенными шкафами и минимальной, но достаточной меблировкой на двоих. Размещалась квартирка на пятом этаже огромного двенадцатиэтажного комплекса с магазином, кафе, спортзалом и прачечной самообслуживания на первом этаже.