Черный ворон
Шрифт:
Тишина. Он поднялся, надел тапочки и тренировочные брюки и через гостиную с посапывающим Ником направился в кухню. Оттуда через матовое стекло двери сочился свет. Негромко журчала вода.
Павел вошел и недоуменно протер глаза. Над раковиной в темном домашнем халате склонилась Таня. По левую руку от нее громоздилась горка вымытых тарелок. Услышав его шаги, она выпрямилась и обернулась.
– Не заснуть, – смущенно сказала она.
– И мне, – отозвался Павел. – Давай я помою. Тебе сегодня вроде как не полагается...
На «ты» они незаметно перешли по дороге из загса сюда.
– Знаю, – сказала она. – Ну и что? Если хочешь – можешь вытирать.
Павел взял полотенце. Они работали быстро, молча, сосредоточенно, и очень скоро грязной посуды не осталось.
«Жаль», – почему-то подумал Павел, и тут взгляд его упал на полку над плитой, куда кто-то умный поставил грязные кастрюли.
– А вот и еще! – радостно сказал он. – Только теперь вытираешь ты.
– Ну ладно.
Павел посыпал мокрую мочалку пемоксолем и принялся драить кастрюлю.
– Ловко, – заметила Таня.
– Привычка, – сказал Павел. – В экспедициях по два раза в день приходилось. Правда, песочком... Надоело ужасно. Из-за этого я и курить приучился.
– Как это?
– Понимаешь, порядок такой был. Поели – перекур, а кто не курит – на речку, посуду мыть. Отряд попался – все курящие, так что посуда была вся на мне. Я пальцы себе стер об эти миски-котелки. Поработал так с месячишко, а потом обзавелся пачкой «Плиски». После завтрака все закурили, смотрят на меня выжидательно, типа когда я за посуду возьмусь, а я вынимаю сигарету, зажигаю, пускаю дым через нос и говорю: «Ну что, кому сегодня горшки полировать?» Потом голова закружилась так, что чуть не упал.
– А я раньше табачный дым совсем не переносила. А теперь ничего, привыкла. Подружки многие курят, Ванечка...
Она замолчала.
– Пойду я, пожалуй... А то, правильно ты сказал, не полагается...
– Не... – Он хотел сказать: «Не уходи», но вовремя остановил себя.
Таня вопросительно смотрела на него.
– Не сердись на Ванечку, – продолжил Павел. – Он еще не умеет рассчитывать силы.
– Не умеет. – Таня вздохнула. – Спокойной ночи. И спасибо тебе за все.
– Ну что ты? Спокойной ночи.
Таня вышла, а Павел вернулся к своим кастрюлям.
– Не сметь, – процедил он сквозь зубы. – Не сметь! Жена друга...
Он закрыл глаза и волевым усилием вызвал в памяти медно-красные кудри, веселые золотистые глаза, лукаво изогнутые алые губы. Проявившись с некоторой натугой, образ той, другой Тани постепенно завладел его сознанием...
Перед тем как спуститься, Таня перевернула Ванечку со спины на бок, чтобы неровен час не захлебнулся. И теперь он так и лежал на боку, и, глядя на его спящее лицо, Таня впервые обратила внимание, какие у него густые ресницы и пухлые, детские губы. Словно заметив на себе ее взгляд, он застонал и дернулся.
– Спи, дитятко мое, – прошептала Таня.
– М-м, – не просыпаясь, промычал Ванечка, а потом четко добавил: – Мама... я больше не буду...
И перевернулся на другой бок. Таня вздохнула, сняла халат и забралась под одеяло.
Господи, зачем? Зачем, зачем, зачем?
Глава третья
НИТЬ АРИАДНЫ
27 июня 1995
После чаю с яичницей дико захотелось спать. До выхода оставалось еще четыре с лишним часа, но Иван Павлович искушению прилечь не поддался, прекрасно зная, что тогда либо проспит до вечера, либо встанет совсем уже русской недвижимостью. Поставив сковородку, с которой ел, обратно на плиту, он со вздохами поплелся в комнату и устроился за верстаком. Из машинки торчал последний и единственный наработанный за ночь лист. Иван Павлович нацепил очки и прочел, гадливо ухмыляясь:
" – Ну чо, параша? – сплюнув, просипел главарь. – Бабки припер?
– В-вот, – ответил Сергей, выставив вперед кейс и подпуская в голос побольше дрожи.
На краю пустыря плотной стеной стояли «вольво» и «мерседесы». Возле них лениво прохаживались амбалы. в бордовых пиджаках, другие сидели в машинах, опустив стекла. И все смотрели в сторону Сергея.
– Сколько велено? – Главарь сверкнул золотым зубом.
– Д-да. Здесь все. – Сергей сделал шаг в сторону главаря.
– Стой на месте, козел! – взвизгнул один из подручных. – Кейс открой. Только плавно.
«Так. Значит, расчет был верен. Ну, старичок, не подведи!»
Тишь пустыря огласилась грохотом выстрелов. В руке Сергея запрыгал дедов наган.
– Это тебе за Панкратыча, – шептал Сергей, нажимая на курок. – Афганцы памятью друзей не торгуют.
Главарь с удивленным видом рухнул в лужу, где уже корчились оба его приспешника. Сергей..." Иван Павлович, фыркнув, выдернул лист, смял его, бросил на пол. Потом поднял и разгладил. Вариант все-таки. Впервые за месяц. Конечно, если подойти логично, живым Сергею после этих выстрелов не бывать. Но кто же убивает главного героя на сороковой странице? А публика... Что . публика? И не заметят, что вдруг исчезли иномарки с мордоворотами в багровых пиджаках. Или в бордовых? Иван Павлович махнул рукой и припал к машинке.
«...обернулся. Никого. Он рванулся к забору, отодвинул доску, висящую на одном гвозде, и пролез в щель. В переулке было тихо. Сергей отряхнул куртку и не спеша двинулся к станции».
Надо же, отпустил тормоза! Этак месяца через два и сдавать можно будет. Дело! Денежки ох как нужны. Хоть и свел потребности до минимума, но кушать-то хочется, да и за квартиру не плачено...
За подобными мыслями Иван Павлович досидел до восьми утра и тогда окончательно решил выходить. От «хрущобы» на Шаумяна, где и находилась его квартирка, до гостиницы «Прибалтийская», что на Намыве, было не близко, однако времени оставалось предостаточно. Если пройтись, то развеется одурение, оставшееся после бессонницы, и разговор можно начать, оказавшись в хорошей форме...
– Тру м-ту м-тум, – запел Иван Павлович и принялся одеваться.
Бодрое настроение .немного подпортилось тем, что не нашлось чистой рубашки и пришлось напялить футболку с дурацкой надписью «Инрыбпром-90» на всю грудь. И куда-то запропали брюки, которые лишь четверть часа спустя удалось найти на верстаке, под ворохом бумаг с черновиками первых глав романа «Удав сжимает кольца» (того самого, где главарь с пустырем). Брюки были по нынешним временам выдающиеся. Теперь, когда наши пошивочные фабрики либо позакрывались, либо шьют по зарубежным лекалам, этот фасон, по которому советский человек легко узнавался в любой толпе, стал редкостью, раритетом. Попробуйте-ка разыскать брюки, где мотня (по-научному, кажется, гульфик) заканчивается примерно на полпути к колену, так что если их подтянуть как следует, подпоясаться можно будет под мышками, а из брючин вылезут волосатые икры. Так что эти серые в яблоках благоприобретенных пятен брючки составляли, в некотором смысле, предмет гордости Ивана Павловича.