Черный ворон
Шрифт:
– Доставай вещички! – скомандовал он. Стопщики вынули из карманов электронные часы спортсмена, довольно тугой бумажник, иностранную зажигалку, почти полную пачку «Кента» и золотые часики.
– Так, – сказал Генерал, забирая кошелек и часики. – Вам направо, нам налево.
– Ну-у, Генерал, – разочарованно протянул худой. – Мы ж старались...
– Вякать будешь, когда пригласят, – тихо, но весомо сказал Генерал. Худой замолчал.
– Ладно, – Генерал смягчился. – Вот вам ради праздничка.
И достал из бумажника спортсмена десятку.
– А теперь канайте отсюда! Понадобитесь – Петьку пришлю.
Юные налетчики скрылись. Под фонарем остались лишь Таня и Генерал.
– Прошу пани, не вы ли обронили? – сказал Генерал, с легким поклоном вручая Тане часы. – Так, говоришь, я хороший человек?
– Поживем – увидим, – с загадочной улыбкой ответила Таня.
– Поживем... – задумчиво повторил Генерал. – И откуда ты взялась такая?
– Какая «такая»?
– Ну... красивая. Смелая.
– Мама-папа родили.
– А целоваться полезла, чтобы тикалки вернули?
Она подняла часики на ладони и протянула ему. – Возьми.
Он молча смотрел на нее, не вынимая рук из о карманов.
– Ладно, – сказала она, застегивая ремешок на запястье. – Поздно уже. Меня мама заждалась.
Он прищурился.
– Мама, значит... Ну, а если завтра, часиков в шесть, у «Зенита», а? Придешь?
– Приду.
– Без балды?
– Без балды.
– Тогда жду... Может, тебя до дому проводить, красивая? Темно ведь.
– Не надо, тут близко совсем...
И она, не оборачиваясь, пошла по подмерзшим лужам.
Генерал смотрел ей вслед, пока она не исчезла за углом.
А она, проходя мимо фонаря, взглянула на циферблат и с удивлением обнаружила, что весь этот эпизод – от встречи со шпаной до прощания с Генералом – занял минуты три от силы. Ну, четыре. Она как раз посмотрела на часы, когда они свернули в переулок.
Таня пошла тем же переулком. На том месте, где лежал спортсмен, никого не было. Только совсем небольшое темное пятнышко. Интересно, «скорая» подобрала или сам пошел? Она всмотрелась вдаль и увидела черную фигуру, удаляющуюся от нее в сторону метро. Фигура двигалась неровно, пошатываясь, хватаясь за скамейки и стволы деревьев. Он? Просто забулдыга какой-нибудь? Хоть она и сомневалась, что спортсмена подрезали основательно, все же беспокоилась, не схлопотал ли чего-то посерьезней царапины. До самого дома колебалась: может, стоит вернуться? Пока шла, уговорила себя, что пигоцефал в амплуа любовника только такого обращения и заслуживает. Вперед наука будет. А ее игра стоит свеч.
Мать встретила Таню на лестничной площадке.
– Ты где была так долго?
– Ой, Адочка! – Таня кинулась на шею Аде. – У Женьки так здорово было!
– Я волновалась, звонила Жене. Максим сказал, что все ушли.
– А сказал, во сколько ушли?
– Вообще-то сказал. Без четверти двенадцать.
– Ну вот, а сейчас только полпервого... Пока дошли... Меня Сережа провожал, и еще один взрослый дядя, друг Максима...
– Ну ладно, стрекоза. Зубы почистить и в постель!
Таня крепко поцеловала мать и первой вбежала в квартиру.
Генерал ждал ее у кинотеатра «Зенит» в шикарной импортной куртке, из-под воротника которой выбивалось полосатое мохеровое кашне. В зубах его дымилась папироса.
Таня подошла к кинотеатру ровно к шести и увидела его издалека. Но решила не подходить, спрятаться за уголок соседнего желтого здания и подглядывать, как он будет себя вести.
Еще минут десять Генерал стоял совершенно спокойно, потом начал смотреть на часы, потом останавливать прохожих, спрашивать.
Тане было холодно и страшно хотелось в туалет. Но отойти она боялась – а вдруг вернется, а его уже нет? Выходить же, считала она, еще рано, а то что же это за проверка.
Так прошло еще минут пятнадцать. И тогда, не в силах больше терпеть, она вышла из своего укрытия и подбежала к нему.
– Привет, красивая, – сказал он, с улыбкой глядя на нее. – Что-то опаздываешь.
– Прости, – сказала она. – Ждала, пока мать в гости уйдет.
– А что, строгая?
– Факт!
– Ну, в кино? Детектив показывают. Хорошо бы про шпионов!
– Почему про шпионов?
– А про воров неинтересно. Врут все. Показывали какой-то глупейший гэдээровский детектив. Но Тане было все равно. Успевшая до начала сеанса справить свои дела и закусить в буфете пирожным с лимонадом, она просто уткнулась Генералу в плечо, взяв его за руку. Так они и просидели весь фильм, держась за руки, а когда вышли и начали обмениваться впечатлениями, то оба со смехом узнали, что из всего фильма запомнили только самое начало: мальчик уходит в кино, а родители остаются дома – и самый конец: мальчик возвращается домой, а родители его встречают.
Расстаться не могли долго – стояли, смотрели друг на друга и молча держались за руки.
– Ну что, красивая, – сказал наконец Генерал. – Завтра как?
– Завтра не могу. Большой семейный обед, – сказала Таня. – Давай послезавтра с утра. Я скажу матери, что пошла с классом на демонстрацию. В девять на том же месте.
– Ну пока, красивая. Целую, – сказал Генерал, но не поцеловал, а хмыкнув, добавил: – В ротик.
Таня расхохоталась.
Только бы не показать смущения, только бы не покраснеть! Теплая волна поднялась в ней, заколотилось сердечко. До первых петухов тыкалась носом в подушку, ворочалась с боку на бок. Снова и снова вспоминала слова Генерала, и накатывала радость, сжимала горло. Не получалось ни расплакаться, ни рассмеяться, как перед ним.
По правде говоря, в доме Захаржевских давно уже не устраивали никаких семейных обедов, тем более больших. Зато возникла другая, условно говоря, традиция, которую Ада с Таней и называли «Большим семейным обедом». Каждое второе воскресенье и иногда по праздникам академика на сутки запирали в его комнатке при кухне, выставив туда, во избежание всяких осложнений, большой ночной горшок, а Никиту заряжали к каким-нибудь приятелям с ночевкой.
Утром Таня помогала матери готовить всякие вкусности и накрывать на стол. А часам к четырем начинали приходить Адины «друзья» – элегантные, хотя и пожилые, в Таниных глазах, мужчины, нередко с молодыми красивыми женщинами. Это были веселые, интересные люди – артисты, коллекционеры, художники, юристы, ученые. Они рассказывали всякие смешные истории, громко смеялись. Громче и заразительнее всех смеялась Ада. Тане нравилось бывать в их компании, слушать, запоминать. Лишь немногих новичков вгоняли в неловкость вопли академика, время от времени доносившиеся из его конуры. После обеда, если друзья приезжали с женщинами, устраивались танцы, а если без женщин – то со стола сдергивалась скатерть, подавался кофе с коньяком, и начинался картеж. Причем всегда находился кто-то лишний, который с удовольствием помогал Аде мыть посуду. А Таня предпочитала оставаться в комнате и следить за игрой. Она мало что понимала в самих играх – а играли гости в преферанс или в покер – но ей нравились их сильные страсти. Таня смеялась. Уж больно весело было наблюдать столь крутоваренные эмоции. А главное, на чем? Играли-то на спички. Будто каждая и вправду червонец весила. А то еще и мухлевали. Катал, как правило, ехидно сдавала игрокам она. Что тут начиналось! Сегодня незаметно закозлила дядю Коку Адочке. Та надулась, сквозанула на кухню. Следом кинулся воздыхатель.
Обычно к половине двенадцатого Ада загоняла Таню спать, поспешно целуя дочку в щеку и приговаривая:
– Доченька, сегодня дядя Кока у нас переночует. Ему ехать очень далеко.
– Конечно, Адочка, – сонным голоском отзывалась Таня и закрывала глазки.
В это же время расходились гости. Дядя Кока демонстративно укладывался в Никитиной комнате, но для Тани давно уже не составляло никакой тайны, что, выждав для порядку полчасика, он перебирался в гостиную, где, разложив широкий «трехспальный» диван, его ждала Ада.