Черный всадник

Малик Владимир Кириллович

На время в яме установилась тишина. Потом вдруг вверх потянулись грязные, скрюченные руки.

— Ясновельможный пан гетман! Смилуйся! За что такие мучения?

— У меня нет никакого золота! Хоть убей — нету! Напрасно истязаешь…

— И у меня нету! Это злой наговор. Какой я богатей — одна слава осталась… Было когда-то, да все сплыло… Отпусти, пан гетман!

Юрась сердито топнул ногой.

— Молчать! — Глаза его горели, как угли, а лицо ещё больше побледнело — даже мороз не смог вызвать на нем румянец.

Пахолки привели

от ворот трех женщин. Они опустились перед гетманом на колени.

— Смилуйся, батюшка!

— Не губи наших мужей!

— Будь доброй душой! Отпусти их с богом!

Юрась кивнул, чтобы они поднялись, а потом строго спросил:

— Выкуп принесли?

— Принесли, батюшка! Принесли! Все, что имели!

— Кладите сюда! — Он снял с ближайшего пахолка шапку и протянул перед собой.

Младен незаметно толкнул Ненко локтем: гляди, мол!

И вправду гетман сейчас походил на нищего, который просит милостыню, но сам он не замечал этого, а личная охрана неподвижно застыла позади него и ничем не проявляла своих чувств.

Одна из женщин достала из-за пазухи узелок, развязала его и, держа на левой ладони, правой рукой начала медленно, словно считая, хотя у неё и в мыслях этого не было, бросать в шапку монеты, перстни, серёжки. Закончив, скомкала платок в кулаке и сквозь слезы умоляюще посмотрела на Юрия.

— Фамилия! — коротко процедил он.

— Бондаренко, батюшка… Василь Бондаренко.

Гетман нагнулся над ямой, крикнул:

— Бондаренко, вылазь!

Из ямы показалась всклокоченная рыжая голова мужчины средних лет. В волосах, бороде и усах — остюки злаков, солома. В покрасневших глазах — страх и ненависть… Мужчина медленно перевалился через перекладину лестницы и упал в снег, не имея сил встать на ноги. Женщина с криком кинулась к нему.

— Забирай его, баба! — махнул кистью руки Юрась и повернулся к следующей. — Дальше!

Бондаренчиха подняла мужа и, кланяясь и всхлипывая, повела его к воротам.

Вторая женщина, старая, высокая и худая, неуклюже поклонилась гетману. Вынула из кармана вытертого дублёного кожуха, очевидно с мужниного плеча, бархатный кисет, высыпала на ладонь несколько золотых и серебряных монет. Посмотрела на них равнодушно, а потом протянула свою чёрную ладонь чуть ли не под нос гетману Юрась глянул на монеты, на женщину и поморщился.

— Мало!

Женщина не бросилась ему в ноги, не стала умолять и заламывать руки, не божилась, что это у неё все, что она смогла собрать у себя, у родных и знакомых, а продолжала неподвижно стоять перед ним, как давно высохшее дерево. Только тонкие бескровные губы судорожно кривились от горя и унижения, а из выцветших глаз скатились две скупые слезинки и, замёрзнув на лету, упали в притоптанный снег. Так и стояла она, нескладная, высохшая, точно мумия, будто вовсе не слыхала короткого и острого, как нож, слова. А её тонкая с узловатыми пальцами рука, вытянутая вперёд, мелко дрожала, подобно ветке вербы под порывами ветра.

Младен закусил

губу, чтобы не сорваться и не наговорить чего не следует. Якуб тяжело вздохнул. А Ненко подумал, что в недалёком прошлом сам он был очень похож на этого бессердечного человека, был таким же жестоким к чужим, незнакомым ему людям, бесчувственным к их слезам и горю. Ему стало стыдно за себя, и он мысленно благодарил судьбу за то, что все это осталось позади.

Наконец гетман почувствовал двойственность своего положения и подставил шапку под дрожащую руку.

— Бросай!.. Как фамилия, тётка?

— Павло Голенко. — Женщина наклонила руку, и монеты, звякнув, упали в глубокую шапку.

— Голенко, вылезай!

Из ямы вылез худощавый парень Юрась удивлённо вытаращил на него глаза, потому что думал увидеть старика.

— Кто ж это? — повернулся к женщине.

— Сын.

— За молодого надо бы больше!

Женщина молчала.

— Ну, черт с тобой! Прочь отсюда! — закричал гетман на парня.

Тот схватил мать за руку и, едва переставляя длинные, тонкие ноги, заковылял к воротам.

Вперёд шагнула третья женщина. Это была красивая чернявая молодица лет тридцати пяти. Она смело смотрела на Юрася, будто перед нею стоял не гетман, а обыкновенный горожанин. Степенно и с достоинством поклонилась.

— С чем пришла? — Юрась окинул взглядом ладную фигуру женщины, её красивое лицо, на котором выделялись полные малиновые губы и выразительные чёрные глаза под тонкими бровями. На ней были хорошо пошитый кожушок и красные сапожки.

— Принесла выкуп за мужа, пан гетман. — Она пошарила в кармане, достала золотой перстень с крупным самоцветом, заигравшим на солнце всеми цветами радуги, и драгоценное ожерелье — нанизанные на шёлковую нитку янтарные бусины вперемежку с ослепительно белыми, голубоватого отлива жемчужинами.

Глаза Юрася заблестели от восхищения. Он сам протянул руку, схватил драгоценности, с минуту разглядывал их со всех сторон и потом осторожно опустил в шапку.

— Как фамилия?

— Семашко… Мирон Семашко.

— Что? — Юрась посмотрел на Многогрешного, который кивнул утвердительно. — Тот самый Семашко? Запорожский казак?

— Да, пан гетман, запорожец, — подтвердила женщина.

— Я не могу отпустить его.

— Почему?

— Он опасный преступник!

Женщина побледнела. В её глазах промелькнул страх. У неё начали подкашиваться ноги. Юрась поддержал её под руку, спросил:

— Как тебя зовут?

— Феодосией, — чуть слышно прошептала она.

— Ну, вот что, Феодосия, иди домой… Я прикажу справедливо разобраться в деле твоего мужа и, если он ни в чем не виноват, отпустить… Иди!

Женщина уже овладела собой, распрямилась, отвела руку гетмана.

— А… мои драгоценности?

— Они принадлежат казне!