Черный всадник
Шрифт:
У Златки сердце оборвалось, похолодели руки. Расчёсывая косы и одеваясь, она припоминала те короткие минуты, когда пришлось видеться с гетманом, его липкий, пристальный взгляд. Она боялась встречи с ним на этом званом вечере.
Златка надеялась, что со дня на день появится Арсен. Но его все не было, и она трепетала — вдруг с ним случилось что-то худое? Утешало девушку только то, что рядом были отец с братом, которые не дадут её в обиду.
Красавица Стёха тоже притихла, сникла. Розовые щеки побледнели, движения стали медленными, неуверенными, а голубые глаза потемнели от тревожного волнения.
Плача
— Пусть хранит вас матерь божия, голубушки! — прошептала, вытирая слезы. — Да и сами себя берегите!
Вышли на крыльцо. Порывистый пронизывающий ветер заставил каждого поплотнее запахнуть кожух. Девушки поцеловали матери руки и пошли вслед за Многогрешным. Позади всех тяжело шагал на кривых ногах Азем-ага.
В доме гетмана было жарко натоплено. Потрескивали горящие свечи. Пахло воском. В гостиной — длинный стол, заставленный мисками и тарелками с едой, приплюснутыми бутылками с наливками и горилкой. Вдоль стен стояли старшины — все вместе: украинцы, турки, татары. Вполголоса переговаривались, поглядывая на двери гетманских покоев.
Многогрешный тихонько постучал. Не дожидаясь ответа, приоткрыл дверь.
— Гости собрались, ясновельможный пан гетман, — доложил негромко.
Немного погодя в гостиную вошёл Юрий Хмельницкий. Одетый в чёрный бархатный кунтуш, который оттенял бледность его лица, чисто выбритый, он выглядел помолодевшим и торжественным. Даже грозные ледяные глаза не казались сейчас такими холодными, — внезапная улыбка, едва тронувшая губы, согрела их и придала лицу гетмана выражение доброжелательности и мягкости.
Все стоя поздравили гетмана, подняли за его здоровье наполненные до краёв бокалы. Он поблагодарил, выпил и без лишних слов попросил приступить к трапезе.
Захрустели на зубах солёные огурцы, забряцали миски, зачавкали усатые рты.
Златка сидела напротив гетмана. Прикрывая лицо ярким шёлковым яшмаком, все время ощущала на себе гетманский взгляд и от этого сжималась, как маленькая пичужка среди степных трав, когда в вышине проплывает жестокий ширококрылый коршун. Словно сквозь сон слышала она, как за столом постепенно нарастал шум: пили за султана, за хана, за гетмана, за победу над врагами. Хмель ударил в головы — и вспыхнули споры. Кто-то затянул песню, но её не подхватили, потому что гетман молчал.
Юрась пил наравне со всеми, однако не пьянел. Горящие глаза и нервные, подвижные тонкие пальцы, все время перебиравшие бахрому скатерти, пугали гетманских старшин, которые и пьяные не забывали, за чьим столом сидят. Тем более они страшили Златку: женским чутьём она догадывалась, что нравится гетману, а это означало для неё ужасную беду.
Девушка то краснела, то бледнела. Она чувствовала: этот сорокалетний мужчина, повелитель большого, но опустевшего края, человек злой и жестокий, которому никто не смеет перечить, не потерпит отказа. Потому и прыгало её сердечко от страха за себя и за своё будущее. Сейчас, когда она поняла, что нравится гетману, у неё мелькнула мысль: а смогут ли теперь что-нибудь сделать для её спасения отец и брат? Не прикажет ли гетман отослать их из Немирова — и она останется здесь совсем одинокая и беззащитная?
Златке стало так жутко под горящим взглядом гетманских глаз, что она, хотя и была голодна, почти ничего не ела. К тому же все заметили, что гетман удостоил её своим вниманием, и с любопытством посматривали на неё.
За столом поднялся Многогрешный.
— Выпьем, панове-братья, за ту половину рода людского, которая приносит нам радость и утеху. За женщин! За тех, кто является украшением нашего сегодняшнего праздника!
Зазвенели бокалы, загудели пьяные голоса. Неожиданно встал Юрась Хмельницкий, обошёл стол и остановился возле Златки. Наполнил её бокал вишнёвой наливкой, почти насильно заставил взять в руки.
— Адике… Какое прекрасное имя! Нежное, ласковое, мелодичное. Я пью за тебя, чудесная роза далёкого южного края, которую судьба забросила в наши суровые холодные степи. И мы благодарны судьбе за это, ибо твоё присутствие здесь, Адике, делает теплее и радостнее мрачное и неприветливое жилище, в котором приходится мне сейчас обитать… Слово чести, за всю свою жизнь не встречал я более красивой, милой девушки, чем ты, мой южный цветок! Пью за тебя, Адике, и надеюсь, что и ты выпьешь за здоровье твоего гетмана, который одиноко коротает здесь свои дни и будет рад, если ты разделишь его одиночество…
Слова гетмана были вполне определённы и ясны. Однако оставалось непонятным: предлагает ли он этой молодой красивой турчанке руку и сердце или старается лишь вскружить ей голову?
Златка не знала, как ответить. Рядом с ней дрожала, съёжившись, Стёха.
Мучительную, тягостную тишину прервал сам гетман.
— Ну, что же ты ответишь, моя пташка? — Юрась приблизился вплотную и заглянул девушке в глаза.
Златка застыла в гордом молчании.
И вдруг порывисто поднялся Ненко, быстро заговорил по-турецки, обращаясь больше к Азем-аге, чем к гетману.
— Высокочтимый пан гетман, я не настолько владею вашим языком, чтобы ответить на только что сказанные слова, но достаточно хорошо знаю его, чтобы понять, как они оскорбительны для моей сестры и меня…
Все, кто понимал по-турецки (а понимали многие, и сам гетман), вытаращились на молодого турка, который посмел поучать гетмана. У Азем-аги полезли на лоб чёрные лохматые брови. Многогрешный от удивления разинул рот и застыл так, придурковато хлопая веками. А Юрась Хмельницкий продолжал стоять перед растерянной Златкой, с гневом смотря через её голову на красивого молодого чорбаджию [34] , который своей внешностью был очень похож на него самого и которого он сам пожелал иметь у себя на службе.
34
Чорбаджия (турецк.) — старшина, офицер.
— Ага понимает, с кем он говорит? — холодно спросил Юрась.
— Понимаю, безусловно. И прошу извинения за резкие слова. Но я вынужден вступиться за свою сестру…
Вслед за Ненко встали Младен и Якуб, но Ненко едва заметным жестом призвал их молчать.
— Твоей сестре ничто не угрожает, — сдержанно, но холодно ответил гетман. — И никто здесь не оскорбляет её…
— Значит, это вышло помимо вашей воли, гетман… Мы думаем и заботимся о будущем Адике, — продолжал Ненко.