Черный ящик

Оз Амос

Илана

* * *

Черновые заметки профессора А. А. Гидона (на маленьких карточках)

185. Вера, проистекающая из безверия: чем более разрушается вера в себя, тем крепче становится абсолютная вера в Спасение, тем сильнее и насущнее потребность быть спасенным. Спаситель настолько же велик, насколько ты сам мал, ничтожен, не признан. Анри Бергсон говорит: «Неверно утверждение, что вера сворачивает горы. Наоборот, суть веры – это талант не замечать, что горы сдвигаются с мест, даже если это происходит прямо у тебя на глазах. Своего рода герметический занавес, полностью отгорживающий от проникновения фактов».

186. В той же мере, в какой утрачивается человеком самоуважение, оправдание собственного существования, суть и смысл собственной жизни, – возвеличивается, прославляется, освящается правота его религии, его нации, его расы, те идеалы, которым он предан, или то движение, которому он

поклялся быть преданным.

186-а. Итак, полностью растворить собственное «я» в «мы». Сократиться до слепой клеточки, входящей в гигантский организм, неподвластный времени, всемогущий, непостижимый. Слиться с ним до полного забвения себя, абсолютно раствориться в движении, в нации, в расе. Как капля в море. Отсюда: любого рода униформа.

187. Человек занимается своим делом, если у него есть это дело и если он сам – личность. Если же этого нет – пустота собственной жизни заставляет его со всем пылом заниматься другими людьми: выравнивать их. Обличать. Вразумлять глупого и растаптывать отклонившегося от курса. Осыпать их благодеяниями, либо яростно отравлять им жизнь. Между фанатиком-альтруистом и фанатиком-убийцей есть, разумеется, разница – в уровне моральных категорий, но нет сущностного различия. Стремление к убийству и стремление пожертвовать собой – две стороны одной медали. Властолюбие сродни альтруизму, агрессивность – беззаветной самоотдаче, подавление личности ближнего – подавлению собственной личности. Спасение душ тех, кто отличается от тебя, подобно уничтожению тех, кто на тебя не похож. И это не соединение противоположностей, это просто разные способы выражения одного и того же – пустоты и ничтожности человека. «Его непроникновения в самого себя» – по образному выражению Паскаля (который и сам был заражен этой болезнью).

188. «Поскольку ему нечего делать с собственной пустотой и скучной жизнью, он бросается на шею другим, либо тянет руки к их горлу». (Эрик Хофер. «Верующий, как он есть».)

189. А вот в чем секрет удивительного сходства между благочестивой девственницей, дни и ночи радеющей во благо отверженных, и идеологическим головорезом, главой секретной службы, чья жизнь вся без остатка посвящена уничтожению противников, тех, «кто не с нами», врагов революции: этот секрет – в их скромности. В их умении довольствоваться малым. От них за версту разит ханжеством. Они имеют обыкновение втайне жалеть самих себя, а следовательно – излучать мегаватты чувства вины. Общее для них – для девственницы и для инквизитора – ненависть к тому, что считается «излишествами» или «жизненными удовольствиями». Преданный делу миссионер и кровожадный руководитель «чисток» – их манеры одинаково мягки. Та же обходительная вежливость. Тот же неопределенно кисловатый запах источают тела обоих. Тот же аскетический стиль в одежде. Те же вкусы (чувствительность, банальность) в музыке, в произведениях искусства. И особенно: тот же активный запас слов, главные признаки которого – затертые «крылатые выражения», притворная скромность, стремление избежать любого непристойного, с их точки зрения, слова: «кабинет задумчивости» вместо «уборной», «ушел в мир иной» вместо «умер», «решение» вместо «тотального уничтожения», «чистка» вместо «ликвидации». И уж, конечно, – «спасение», «освобождение». Общий для обоих лозунг: «Я – всего лишь скромное орудие». (Я – «орудие» – это значит, что я существую – «ergo sum»!)

190. Истязатель и его жертва. Инквизитор и мученик. Распинающий и распятый: секрет взаимопонимания, секрет тайного братства, часто возникающего между ними. Взаимная зависимость друг от друга. Скрытое взаимное уважение и восхищение. Легкость, с которой они могут поменяться ролями при изменении обстоятельств.

191. «Принести личную жизнь в жертву – на алтарь святого идеала» – это значит цепляться за идеал, когда личная жизнь умерла.

200. Иными словами: со смертью души ходячий труп окончательно превращается в существо общественное.

201. «Святость долга» – судорожная попытка зацепиться за какую-то проплывающую мимо спасительную доску, до которой можно дотянуться рукой. Свойство этой доски – она почти случайна.

202. «Очищение от всякого эгоизма» – уловка эгоистического выживания, граничащая со слепым инстинктом.

* * *

Профессору А. Гидону

Университет штата Иллинойс

Чикаго, Иллинойс, США

Иерусалим, 13.8.76

Мой доктор Стренджлав!

В настоящее время я пребываю в неведении: уволен я или нет. Наш покупатель готов уплатить тебе тринадцать за недвижимость в Зихроне, клянется, что это его последняя цена, и угрожает, что откажется от сделки, если не получит положительного ответа в течение двух недель. Бедного Роберто мне почти удалось убедить, чтобы он, по своему желанию, передал мне те твои дела, которые он вел. Похоже, он уже начинает

понимать, с кем имеет дело. Я же, со своей стороны, решил утереть плевок и продолжать: я не брошу тебя на произвол твоих безумств и не позволю, чтобы ты собственноручно довел себя до катастрофы. По-видимому, ты подозреваешь меня в том, что я продал тебя Сомо, но истина как раз в обратном: все мои усилия направлены на то, чтобы купить его для нас и набросить на него узду (в лице Зохара, моего зятя). А покамест, в соответствии с твоими указаниями, данными в последней телеграмме, вот тебе обзор последних новостей: выясняется, что барон де Сомо приобретает себе роскошную квартиру в восстановленном Еврейском квартале в Старом городе Иерусалима. Это, по всей видимости, сделка на льготных условиях, совершенная между ним и одним из его кузенов. В дополнение к этому, он начал брать уроки вождения и замахивается на покупку машины. Дорогой костюм у него уже есть (хотя, когда он одет в выбранную им для себя ошеломляющую вещь, я горько сожалею, что вообще посоветовал ему купить костюм). Свою организацию "Единство Израиля" он в последнее время превратил в некое разведывательное подразделение или группу охраны, обслуживающую инвестиционную компанию "Ятед" – "Первый колышек", которую основали он и Зохар Эпар в партнерстве с группой инвеститоров из ультраортодоксальных религиозных кругов при сугубо дискретной поддержке из Парижа, о которой я доложу тебе лишь после того, как получу доказательства, что ты снова обрел трезвость восприятия. Кран текущих расходов компании "Первый колышек" находится, разумеется, в надежных руках Зохара (мой святой дух присутствует при этом, сияя над ним с высоты). Партнеры – разного толка ультрарелигиозные евреи - заботятся о моральной стороне предприятия: им, скажем, так удалось повернуть дело, что налоговое управление признало их чем-то вроде сиротского приюта, а получаемые ими прибыли – пожертвованиями.

А наш Сомо играет одну из главных ролей – министра иностранных дел. Погружен в искуснейшие дипломатические игры. Плавает, словно рыба – или водоросль, – в коридорах власти. Проводит дни и ночи в обществе разных деятелей и активистов, парламентариев, генеральных директоров и генеральных секретарей. Крутится при дворе своего брата в своем небесно-голубом костюме, витийствует о любви к Израилю и его народу перед чиновниками военной администрации, проповедует стремление к Избавлению в министерстве торговли и промышленности, стимулирует родовые схватки, предшествующие приходу Мессии, в недрах израильского управления земельными ресурсами, предъявляет требования, увещевает, любезничает, сыплет библейскими стихами, обволакивает густым облаком чувства вины… Одна рука – на сердце, другой обнимает собеседника, подслащивая все библейским медом, угощая аллегорическими толкованиями Писания, сдабривая приправой сплетен, – так выбивает он разрешения и сертификаты, короче – неутомимо прокладывает пути к наступлению мессианских времен, а заодно весьма быстро наращивает свои капиталовложения.

Третью главу твоей отличной книги ты предварил эпиграфом – словами Иисуса из Назарета, который повелевает своим апостолам, чтобы были они «хитры, как змии, и наивны, как голуби». Исходя из этого предписания, Сомо уже занял бы среди апостолов главенствующее место. Вскоре, как передает мне Шломо Занд, наш добрый знакомый, Сомо собирается вылететь в Париж, воспользовавшись своим французским паспортом, и я готов держать пари, что он вернется не с пустыми руками. И в конце концов, только благодаря ему, мы – ты, Алекс, и я – получим приглашение на двоих в рай – за наше участие в деле возвращения евреям их земли.

Я пишу это в надежде, что ты своевременно подашь мне знак, а я уж не замедлю запрячь твои дремлющие наличные в колесницы этих богов. И готов отвечать за то, чтобы – с моей осторожной подачи – Сомо нынче делал для тебя все, что я сам делал для твоего отца в старые добрые времена. Обдумай все это хорошенько, мой дорогой: если твой старина Закхейм еще не окончательно заржавел, так следует положиться на его интуицию и без промедления взлететь на гребень этой новой волны. Таким образом, одним твоим миллиончиком мы сможем убить сразу трех прекрасных зайцев: впрягаем в наши дела Сомо, делаем богатым твоего Гулливера (если ты принял окончательное решение назначить его кронпринцем), а также держим в руках леди де Сомо. Ибо Занд докладывает мне, что пока Наполеон продвигается в направлении пирамид, все явственнее проступают признаки того, что наша Дезире недовольна – она начала выяснять возможность возвращения на работу в тот самый книжный магазин, где она, как ты помнишь, зарабатывала себе на жизнь в те лиходарочные два года, когда принц исчез, а лягушка еще не появилась. И, если я уловил, что у тебя на сердце, такое развитие событий нам на руку. Не хочешь ли ты, чтобы я вручил ей билет и отправил ее к тебе «экспрессом»? Или мне следует подождать, пока я не буду вполне уверен, что она окончательно созрела для этого? Не хочешь ли ты, чтобы я послал Занда разнюхать, что творится в Зихроне?