Черта горизонта: Стихи и переводы. Воспоминания о Марии Петровых

Самойлов Давид Самойлович

«Хвала вносившим в сумрак тюрем…»

Хвала вносившим в сумрак тюрем Живой души высокий свет! Они, верны бесстрашным бурям, Молчали палачам в ответ. Хвала страдавшим величаво, Хранившим веру в свой народ, Имевшим мужество и право, Идя на смерть, смотреть вперед. Благословенье им и слава!

На каторге

Безмолвная ночь. Не светит луна, Лишь мертвенный снег сверкает кругом… «Ручьями шумя, возникни, весна! Победно греми, раскованный гром!» Бездушная ночь. Бессветная высь. А кто-то глядит с тревогой во тьму, А кто-то зовет: «Рассвет, разгорись!..» И цепи звенят, и тяжко ему. Бескрайная ночь. Угрюмая хмурь. Томятся поля, во тьме онемев. Взметнитесь, мечи карающих бурь! Грозой разразись, заждавшийся гнев!

«Мне в этих памятных местах…»

Мне

в этих памятных местах Так ощутима ты! Знакомый сад заглох, зачах, Не политы цветы. Закрыты ставни на замок, Но мне, как прежде, рад Заветный сад… О, как я мог Войти в тот самый сад! Тот самый и совсем иной — Он пуст, затоптан, гол. И он, как я, одной тобой Дышал, и жил, и цвел…

«Когда неизъяснимо и глубоко…»

Когда неизъяснимо и глубоко Встревожена порой душа твоя, — Знай, в этот миг мне горько, одиноко, В смятении ночном теряюсь я. Когда тебе в сердечном непокое Почудится неведомый напев, — Знай, это я тебя зову с тоскою, Рыдаю и зову, осиротев. Глазами золотистыми твоими, Мне чудится, я озарен порой, В ночи дневной единственное имя Внезапно разгорается зарей.

Октябрю

Прочь, осень с тоской беззвучного плача! Привет мой тебе, разгневанный гром! Привет мой борьбе, звенящей мечом, Могучей, как свет, как солнце горячей! Расстанься, душа, с бессветною хмурью, Чтоб вольная песнь пылала в груди. От зорких зарниц светло впереди. Привет мой тебе, великая буря!

Наири Зарьян (1900–1969)

Тиран и поэт

1

Жил некогда царь, владыка владык. Свирепый тиран, одетый в парчу. Богат, и могуч, и славой велик, Вдруг вздумал он: «Стать поэтом хочу». Газели писал, вставая чуть свет. Любовь прославлял двустишьями он. Тиран приказал, чтоб лучший поэт Немедленно был к нему приведен. «Вот, мастер, взгляни на эту газель, — Сказал ему царь, собою гордясь, — Искусством стиха владею вполне ль? Раздумий моих понятна ли связь?» Поэт прочитал творенье царя, И кротко сказал тирану поэт: «Пусть слава твоя, как солнце горя, Сияет в лучах великих побед! Завидуют, царь, подобной судьбе. Всех недругов ты осилил давно. Полмира — твои. Но, царь мой, тебе Искусством стиха владеть не дано». Тиран закричал: «Прощенья проси! Завистник, ты мнишь свое волшебство, Свой дар лишь тебе открыл Фирдуси?! Эй, слуги мои, — в темницу его!»

2

Вот в башню Ануш поэт заточен. О судьбах людских он мыслит в тиши. В ответе своем не кается он — Нет в мире темниц для вольной души. И силится вновь жестокий тиран Затмить Фирдуси в рубайях своих, Он жаждет хвалы, тщеславием пьян, Придворных зовет оценивать стих. И каждому царь велит: «Подойди И честный ответ владыке неси: Кто первый из нас и кто позади — Складнее ль меня писал Фирдуси?» И падали ниц рабы суеты. Нашелся у всех один лишь ответ: «Владыка, велик в поэзии ты, Ты Дарий стиха, ты лучший поэт! Так бейты слагать не смог бы иной, Ты в тайны стиха всех глубже проник. Коль был Фирдуси для бейтов луной, Ты солнце стиха, владыка владык!..» Пьянили царя восторгом своим, И каждый во прах пред ним распростерт, И стелется лесть и вьется пред ним, И грозный тиран удачею горд. Но, слыша хвалы, он вспомнил о том, Кто брошен во мрак дворцовых темниц, И снова поэт стоит пред царем, Стоит не страшась, не падая ниц. «Вот бейты. На них ты, мастер, взгляни, — Сказал ему царь, насмешку тая. — Ответь мне: вполне ль прекрасны они? Строкой Фирдуси владею ли я?» Над царским стихом склонился поэт. Он долго стоял, печален и нем. И молвил: «С тобой сиянье побед, Но хочешь ты стать поэтом… Зачем?! Ты с войском своим отправься в бои И верным путем к величью придешь… Над миром развей знамена свои, Врагов усмири, богатства умножь. Прославься в веках, как славен Хосров, Рустама затми бесстрашьем души. Я правду сказал и к смерти готов… О царь, никогда стихов не пиши!» Тиран поднялся, отмщеньем горя: «Страшись, клеветник, себя самого! Завидуешь ты искусству царя! Эй, слуги мои, — в темницу его!»

3

В темнице поэт. Разгул палачу Его истязать во мраке глухом. А грозный тиран, одетый в парчу, И ночи и дни сидит над стихом. К притворству привык придворный язык, Бесстыжая лесть звучит и теперь: «Ты солнце стиха, владыка владык! Завистнику ты, великий, не верь!» На

троне златом в безмолвии злом Он внемлет хвале утративших стыд. С угрюмой душой и мрачным челом, Потупив глаза, он гневно молчит. Восторги рабов не в радость ему, Не их похвалы — мерило удач. Правдиво судить дано лишь тому, Над кем день и ночь глумится палач. И царь приказал, волненьем томим, Упрямца привесть в покои дворца. И снова поэт стоит перед ним, Как призрак судьбы, как тень мертвеца. «Бессмертный поэт, — промолвил тиран, — Упрямей тебя не знал я людей. В поэме моей найдешь ли изъян? Прочти и скажи всю правду о ней». Поэт прочитал и краткий лишь миг В раздумие был душой погружен, Где жизнь и где смерть, он сердцем постиг, И тотчас к дверям направился он. В смятенье тиран воскликнул: «Постой! Искусство мое признал или нет? Куда ты?..» — «Мне нет дороги иной, В темницу иду», — ответил поэт.

Отрывки из драматической поэмы «Ара Прекрасный»

Действие второе

Дворец ассирийского царя Ниноса.

Перед троном стоит царица Шамирам в мрачном раздумье.

Шамирам.

Вот и любовь. К тебе стремилась я В пустыне грез моих, надеясь и не веря, С тех дней, когда пастух Симэс нашел меня. Я выросла в заброшенной пещере, Мне пищей было молоко тигриц, Моя безмерна сила, — я красива. Явилась я как божество, как диво, И люди предо мною пали ниц. Но не было того, кто б сердце мне Воспламенил, в глаза взглянул бы так, Чтобы душа моя затрепетала. Менон явился девичьей весне, Но был безрадостен наш краткий брак, Любовь его не озаряла. Супруг мой трепетал пред грозным счастьем, Над холодом души моей безвластен. Нинос меня похитил у Менона, Владычицей привез меня сюда. Любила ль я Ниноса? Никогда! Лишь плоть мою он взял; душа неутоленно Звала, томясь тоскою одинокой: Где Аттис мой? Где мой орлиноокий?.. И вот явился он и взором вдохновенным Меня воспламенил. Что это — явь иль сон?.. Земля с таким же трепетом священным Ждет солнца вешнего. А он, А урартиец — любит ли меня? О сердце бедное, в объятиях огня, О сердце горькое, ты мечешься, тоскуя. Ара Прекрасный будет здесь царем. Его венцом Ниноса завлеку я. Ассирию пред ним я расстелю ковром: Ассирию пред урартийцем, Урарту перед Шамирам… О сердце гордое, сумей лишь укротиться До времени. Сияет счастье нам. Дай сил, Набу, победу уготовь. Борьба лишь началась. Я знаю, знаю, Что будет пред зарей гроза ночная. И кровь, и смерть, но славлю я любовь, Представшею богиней дивноликой. Лети, мой рок, сверкающей квадригой! По всей земле, от края и до края, Твой гром напомнит будущим векам Про грозную любовь царицы Шамирам…

Действие третье

Песни гусанов

Площадь перед дворцом Ара. Праздник Вардавар [2] .

Старик гусан.

К гайканам Бэл воззвал: «Я всей вселенной свет и время дал, И лишь моя бессмертна благодать. Жар солнца я и вечный хлад луны, Я и земля, и воздух, и вода. Моим желаньем вы должны желать, Моим сознаньем сознавать должны…» И Гайк ему ответил: «Никогда!» И Бэл Нимруд разгневался, и так Он вновь воззвал, Рассвирепевший Бэл: «Спускайся, Гайк, с посеребренных скал, Тебе в низине быть я повелел. Под сенью Бэла робко здесь живи, Иль задрожит Масис от грозных стрел И ты утонешь, Гайк, в своей крови!..» Ответил Гайк с вершины голубой: «Зачем же мне склоняться пред тобой? Ты человек, я тоже человек, И можем мы не враждовать вовек», — Так Гайк ему сказал сквозь облака. Бэл потемнел и стал скликать войска, — В бой за собой повел безвестный сброд, А Гайк — сынов и внуков, — свой народ. Сам первым шел, чтоб кровных уберечь. Он был высок, могуч, широкоплеч… Семь раз враги сразить пытались нас И были вспять отброшены семь раз, Но верил Бэл — победа их близка. Он ждал на помощь новые войска. Его надежду злую Гайк постиг И гневом запылал, и в тот же миг Он поднял широкотетивный лук, И гулко натянул он дивный лук. Трехзубчатая молния-стрела Поет — летит, остра, быстра, светла, Навылет Бэлу разрывает грудь, В сырой земле оканчивая путь. И рухнул Бэл, судьбу свою кляня… Пред солнцем расцветающего дня Войска врага исчезли, как туман, И стала вольною страна армян.

2

Вардавар — праздник цветов.

Пожилой гусан.

Светла армянская гора Масис, Как царь армян — Ара. Не клонится армянский кипарис, — Могучий стан Ара. Твой лик армянским солнцем позлащен, Твой взор армянским небом прояснен, И славит налитых колосьев звон Высокий сан Ара. Стремится Тушпы пенистый ручей Вокруг садов, дворцов и крепостей. Наш край, великой волею твоей, Всех краше стран, Ара! Живи, отчизну строящий Ара, Страны армян сокровище — Ара, Немеркнущею силою добра Ты осиян, Ара!