Черта горизонта: Стихи и переводы. Воспоминания о Марии Петровых

Самойлов Давид Самойлович

Молодой гусан.

Омрачена армянская страна, Масис под грозной тучей потемнел. Нам горько от веселого вина, В ворота наши вновь стучится Бэл. Душа у Шамирам черным-черна. Краса Нуард [3] — отравой Шамирам. Нечистою мечтой упоена, Посла колдунья отправляла к нам. Она писала нашему царю: Себя дарю, Ассирию дарю, Пускай твой сад армянский пропадет, А сад мой ассирийский расцветет. Отказом гордым царь ответил ей, Не изменил избраннице своей. Но мучит Шамирам хмельная кровь, И вот ее посол явился вновь, Пожаловал посол ее Нирар И омрачил отрадный Вардавар. Ваагн, явивший нам дары свои, И Анаит, защитница семьи, Армянскому царю вы дайте сил, Чтобы колдунье он не уступил. Вы нас уберегите от стыда, Коварство истребите навсегда!

3

Нуард — армянская царица, супруга Ара Прекрасного.

Действие четвертое

Дворец

Ара.

Царица Нуард (перед статуей богини Анаит.)

Владычица! Праматерь! Анаит! Ты, без которой в мире все мертво, Ты видишь, как душа моя горит, Ее огонь от твоего огня. Мне мужем стал двойник Ваагна твоего, Избранницей небес ты сделала меня. Зачем же ныне отнимаешь ты Дары своей безмерной доброты?.. Нас на вершину счастья для того ль Возводят боги, чтобы в тот же час Низвергнуть в бездну, видеть нашу боль, Любуясь, как мы катимся ко дну? Затем ли высоко возносят нас, Чтобы падения измерить глубину? Нет, легче от рожденья быть слепым, Чем видеть солнце и проститься с ним! Верни мне сердце моего Ара. Оно украдено. О, как хитра Та, сладострастная… Ты видишь — свет померк. Пускай разлучницу Ара отверг, — Посланьем отказав колдунье той, — Он с ней неутоленною мечтой, Он с ней во сне, он у нее, он там, Он бродит, ничего не видя, днем И ночью вновь зовет: «Астарта…», «Шамирам…» О, это имя! Яд змеиный в нем. Ты, Анаит, была ко мне добра, Не для того ль ты мне, златая мать, Так безвозвратно отдала Ара, Чтобы от сердца с кровью оторвать? Своей ли волей отнимаешь дар, Иль эта ассирийская Иштар Тебя ведет по темному пути, И ты идешь, срамя армянский край?.. Прости меня, прости меня, прости, И не отвергни, и не покарай! Но если в чем-то есть вина моя, И если Шамирам достойнее, чем я, И если навсегда из моего гнезда Любовь умчалась прочь, как птица… О, тогда, Тогда мне силу дай, дай силу, Анаит, Пускай к врагу мой стон не долетит! Чтоб женской гордости алмазная броня Была неуязвимой, ты меня Не покидай! Владычица, приди! Заступница моя, дай силу мне, От смертной чаши руку отведи В тот грозный час, что мне страшней всего. Дай мне для сына жить в родной стране, Жить для Анушавана моего! Ара. Я ночью видел сон. Ужасный сон! Иду знакомым берегом реки. То, может быть, Аракс? Конечно, он. Сияло небо. От прохладных гор Навстречу мне летели ветерки. Был беспечален утренний простор, Легко на сердце и шаги легки, И всех цветов я слышал голоса, И наша величавая краса — В суровом серебре парчовых риз В тумане чуть поблескивал Масис. Вдруг из теснины выхлестнул поток И зашумел почти у самых ног. Сверкая пеной, бешено крутясь, Он в злобных волнах нес и кровь и грязь. Настиг, ударил мне наперерез И с грозным ревом в Тартаре исчез. Аракс — о чудо! — не смешался с ним. Драконопобедителем храним, Он, чистоводный, блещущий как меч, Взметнулся, чтобы тот поток рассечь, Рассек его, ударясь грудь о грудь, И дальше устремил свободный путь. Растерянный, один, совсем один Над краем завывающих стремнин, Не находя спасения вокруг, — Я кинулся в клокочущий поток, Чтобы достичь Аракса вплавь, и вдруг Почувствовал, что сил лишаюсь я, В борьбе со злой водою изнемог, Влекусь уже во власти забытья, Тисками волн разгоряченных сжат, И волны мчат меня, теснят, кружат, Покорного, как жертва палачу, И вместе с ними в бездну я лечу… И в Тартаре, в безвестной глубине Я слышал в безысходном полусне: Аракс поет прозрачною волной, В горах, в лугах рыданьями звеня, Как будто он прощается со мной Или зовет меня…

Гегам Сарьян (1902–1976)

Деревья

И вновь — наш старый дом, наш старый сад, И срок цветения едва лишь начат, Но Иначе деревья шелестят, — Как будто надо мною тихо плачут. Года, сменяясь, все переиначат. Навстречу мне уже не выйдет мать, И лишь деревья надо мною плачут, Ветвями нежными хотят обнять.

Радуга

Ты припомнил, ты счел миновавшие дни И подходишь к черте, где кончается счет… Сколько дней, приносивших лишь скорби одни, Сколько дней, окрылявших и звавших в полет! Но от радости жгучей твой взгляд не угас, И от стонов душа не оглохла твоя: Счастья луч, в дымку слез проникавший не раз, В сердце радугой встал, скорбь и радость тая.

Песня заката

Жар солнца оскудел, в закатный час уходит зной, Под ветром лишь слегка дрожит листва в закатный час, Пылают облака, луга объяты тишиной, На зов издалека — ответа нет в закатный час. В закатный час от нас уходит солнце в край иной, От темноты ночной уносит свет в закатный час. Безмолвная гора вдали темнеет предо мной. Лишь тьма, немая тьма тебе вослед, закатный час.

Амо Сагиян (1914)

Из цикла «На берегу Воротана»

На берегу Воротана, моего Воротана, Молоденькая одна — сторожит мой путь. Весточку от меня кто бы отнес желанной, Чтоб осушила глаза и смогла бы легко вздохнуть! Товарищ неведомый мой, сделай дело святое: Если увидишь ее, поклонись ей, не позабудь. В душе у нее — печаль, на пальце — кольцо золотое. С рассвета и дотемна сторожит мой путь. На берегу Воротана — мать моя в горе. Глаз не спускает с окна — сторожит мой путь. Трудные слезы в ее истомленном взоре, Ей ни покоя, ни сна, — сторожит мой путь. Та, что мне песнь колыбельную пела с любовью, Та, что растила меня, жизнь забывая свою, Та, что отточенный нож клала мне в изголовье, Чтобы бесстрашен я был, непобедим в бою… На берегу Воротана — отец мой седоголовый, Тот, что правдивое сердце вложил мне в грудь, Тот, что учил отличать доброе дело от злого, С полною чашей вина — сторожит мой путь. На берегу Воротана — дедовская могила. Издали всем видна — сторожит мой путь. Доброе небо ее голубым укрыло. С детством моим сроднена — сторожит мой путь. Пьете вино расставанья — горше и нет вина. Близкие, ждете меня, горячо, неустанно. Скоро — клянусь вам, клянусь — возродится весна На берегу Воротана, моего Воротана…

Детство

Дремучие леса, заоблачные горы, Окрашенный лазурью отчий дом… О жаворонок мой, о детство, слишком скоро Из сердца взмыло ты, блеснув крылом. Встревоженный птенец стремился не на зов ли Борьбы морской, где с валом бьется вал. Я вслед тебе глядел с высокой нашей кровли И звал тебя, неутомимо звал. Меня не слышал ты, летящий в жизнь большую, Тебя манили дальние бои. И вот я снова здесь, и снова здесь ищу я Оброненные перышки твои. Что скажет ветер мне, иль облако, иль птица, Иль трепетное зеркало ручья?.. Они уже не те, для них ты небылица, Тебя, мой дальний, помню только я. Когда ж веселое дитя мое заплачет, Ручного жаворонка упустив, Ты, детство, вновь со мной, и день едва лишь начат, Проверь меня, — я всей душою жив. А ты, дитя мое!.. Тебе, как мне когда-то, Цветов и птиц так радостен привет. Природа вечная меня хранила свято, Чтоб заново явить на белый свет. Поет ребенок мой. Как помню тот напев я, Как властно он зовет меня опять… Укрылись в сумерках тропинка и деревья, Меня домой с крылечка кличет мать. Я сердцем верен вам, дремучие дубровы, Просторы гор, лазурью крытый дом… Вы стали песнею, будя за словом слово, Чтоб я сказал о самом дорогом.

Зеленый тополь Наири

Красуешься под ветерком, сверкаешь свежею листвой, Дневной дороге тень даришь, глубокой ночью ждешь зари. В теснинах сердца моего звонкоголосый говор твой, О дальний, дальний, дальний мой, зеленый тополь Наири! Ах, как взметнувшийся костер, стоит зеленый твой огонь. Я издали тебя молю, гори, мой трепетный, гори! Изжаждавшиеся поля желанною прохладой тронь, О дальний, дальний, дальний мой, зеленый тополь Наири! Поет мой жаворонок-сын, играючи в тени твоей. Его получше приголубь, порадостнее одари, Листвой веселой осени, отцовской ласкою согрей, О дальний, дальний, дальний мой, зеленый тополь Наири! Меча и пламени певец, хочу я лишь твоей любви, И если в праведном бою прикажет родина: «Умри!» — Умру, чтоб вольным быть тебе, исчезну я, а ты живи, О дальний, дальний, дальний мой, зеленый тополь Наири!

После грозы

После грозы — Станет синее небесная синева. Станет в лугах зеленее трава После грозы — После грозы — Белая лилия станет белей, Мак разордеется в гуще полей, Пчелы к цветам полетят веселей. После грозы — Кажутся выше вершины гор, Чудится шире степной простор, Эхо в ущельях звучит, как хор, Рощи притихнут, притихнет бор, Перекликаются птицы живей, Шумно летая средь влажных ветвей. После грозы, что гремела с утра, Солнце становится к миру добрей, Люди друг другу сердечней желают добра. После грозы мне понятней и мир, и ты, Нет и не будет разнящей нас черты…

«Пел зеленый ветер на лугу…»

Пел зеленый ветер на лугу И зеленой песне былого, — Песне отрочества моего — Вторил от слова до слова. Рдяный ветер громыхал грозой, Расстилался тенью багровой, Рдяной песне юности моей Вторил от слова до слова. Бурый ветер в глубине теснин То стихал, то метался снова, Песне возмужанья моего Вторил от слова до слова. Белый ветер подавляет вздох, Вглядываясь в сумрак суровый, Белой песне старости моей Вторит от слова до слова.

Годы мои

Годы мои, Красные и зеленые, Куда вы ушли? Годы светлые, годы под черною тучею, Леденящие, жгучие, Взывающие, немые, Кривые, прямые Годы мои! Где ж вы, всеми скорбями заклятые, Всеми обидами, Годы мои крылатые, Годы с крылами подбитыми? Где ж вы мои, мои быстрогонные, Не пешие — конные, Любимые годы мои? Сколько вы принесли-унесли зазорного, Черного, черного, черного, Годы мои! Сколько присказанных слов унесли вы, Сколько пристрастий — приливы их и отливы, Годы мои! Где ж вы? О вас ни слуху ни духу, — Запивающие небом каменную краюху, Годы мои! Откуда взялись — несродные мне, иные, Не конные — пешие, посошные, Спешащие годы мои? Соберитесь вы все когда-нибудь Вздохнуть, всплакнуть, Почтить мой прах, вспомнить минувший путь, Мои бесценные, Мои мгновенные, Черные, белые, зелено-красные, Напрасные и ненапрасные Годы мои!