Черта прикрытия
Шрифт:
Они указывали, что права и распорядок жизни Инталий определяется совокупностью тщательно продуманных и кропотливо имплементированных законодательных актов, в соответствии с которыми Инталиям не может быть причинен никакой вред со стороны тех, кому они фактически принадлежат, что Отмеченные, по сути, от рождения принадлежат к одному из привилегированных классов сичультианского мира, ведь они вырастают в атмосфере роскоши и неги, обращаются среди сливок высшего общества, посещают все сколько-нибудь значительные мероприятия и официальные встречи — и все это бесплатно, не облеченные повинностями или как-то еще обязанные работать на хозяина. Да большинство обычных людей не задумываясь променяли бы свою, с позволения сказать, свободу на такой образ жизни. Инталии облечены всеобщим уважением, их всячески
Как и большинство других галактических обществ сопоставимого уровня, сичультианцы ревностно охраняли свои исконные, сами-собой-разумеющиеся, обычаи и этические каноны от вмешательства метацивилизаций, которые превосходили их во всем, будучи старше, могущественнее и, как это молчаливо подразумевалось, просто мудрее, а потому наотрез отвергали все предожения как-то смягчить или иным образом модифицировать, если не отбросить, то, что, по их утверждениям, выступало одной из основополагающих черт сичультианской общественной структуры и даже неотъемлемым элементом культурной жизни.
Не все сичультианцы разделяли эту точку зрения, ведь всегда и в любом вопросе, а уж тем паче в идее Глубокой Татуировки, отыскивается оппозиция. Несколько невменяемых хулиганов и дегенератов, нарушителей общественного спокойствия, позволили себе зайти в критике господствующего политико-экономического строя так далеко, что подвергли сомнению саму необходимость частной собственности и неконтролируемого накопления капитала в руках определенных лиц. Впрочем, большинство сичультианцев согласились с практикой татуировок, а кое-кто даже гордился ею.
Другие виды и цивилизации сошлись во мнении, что Глубокая Татуировка — всего лишь маленький бзик, забавная причуда, пару-тройку которых всегда приносят с собой новые члены сообщества. Разумеется, причуда достаточно досадная, но были все основания ожидать, что, обустраиваясь на отведенном месте за пиршественным столом на галактическом банкете, сичультианцы понемногу сами придут к выводу о необходимости покончить с такой практикой.
Ледедже все еще отчетливо помнила, когда именно к ней явилась мысль, что отметины на ее теле — не предмет гордости, а, напротив, нечто постыдное. Ее пометили этими узорами не для того, чтобы она служила произведением искусства или объектом поклонения. Нет. На нее поставили печать движимого имущества, пояснявшую остальным, что она стоит нижеих. Она была чьей-то собственностью, бондовым обеспечением неведомого обязательства, трофеем, добычей, знаком родового позора и бесчестья. То было — вплоть до этой минуты — время самого глубокого, ошеломляющего и унизительного откровения в ее жизни.
Она впервые попыталась сбежать, когда в детском садике кто-то из товарищей по группе, кажется, чуть старше ее, не без удовольствия рассказал ей обо всем этом словами ясными и недвусмысленными. Впрочем, убежала она недалеко: ее поймали при попытке выбраться за пределы одного из нескольких дюжин маленьких защитных куполов, окружавших поместье. К тому времени она успела пройти едва ли километр.
Она кричала и плакала, обвиняла во всем мать, утаившую от нее правду о татуировках, потом забилась в постель и не вставала целыми днями, съежившись калачиком под одеялами. Она слышала, как мать плачет в соседней комнате, и это ее даже радовало. Потом, однако, она возненавидела себя за эту радость и заплакала вместе с мамой. Все закончилось примирительными обниманиями, но с тех пор ничто уже не было прежним. Ни они сами, ни все вокруг, ни отношения между Ледедже и остальными детишками, чьей низложенной королевой она все еще оставалась и чувствовала себя.
Прошли годы, прежде чем ей стало ясно, что мама просто пыталась защитить ее. Тот первый обман, та абсурдная, карикатурная мечта о привилегированном положении призваны были сберечь ее силы в преддверии неотвратимых превратностей будущей жизни.
Она узнала истинную причину, по которой тело ее матери украшали столь замысловатые татуировки, а сама Ледедже была рождена Инталией (Инталиями же предстояло стать одному или двоим детям, произвести которых на свет было одновременно почетной и записанной в контракте обязанностью Ледедже). Все это случилось оттого, что Граутце, последний муж мамы, отец Ледедже, оказался слишком доверчивым человеком.
Граутце и Вепперс были одноклассниками, друзьями детства, бизнес-партнерами, детьми богатых, могущественных, знаменитых родителей. Они сами превзошли их славой, влиянием и богатством. Они обладали талантом проворачивать сделки и делать деньги. Разумеется, у них нашлись враги, но в бизнесе это дело обычное.
Они соперничали, но соперничество это носило неизменно дружеский характер. У них было много совместных проектов и предприятий, в которых они принимали равное долевое участие.
Однажды они затеяли проект более масштабный и амбициозный, чем все, осуществленные ими прежде, способный изменить облик мира и ход истории, оказать решающее воздействие на всю их деловую репутацию. По молчаливому соглашению, и в этом деле они должны были участвовать как равные. Чтобы подчеркнуть важность момента и задачи, которую они себе поставили, предприниматели даже решили провести обряд побратимства, использовав для него пару старинных кинжалов, подаренную некогда, много десятилетий назад, прадедушкой Ледедже деду Вепперса. Они рассекли ладони и смешали кровь своих тел, ударив ими одна о другую. Никаких формальных договоров они не подписывали, ибо как один, так и другой почитали себя людьми слова, и взаимоотношения их неизменно развивались самым благопристойным образом.
Точные подробности предательства, детали постепенной всеразрушающей измены этому обету были столь сложны, что из юристов, нанятых разбираться в них, можно было формировать боевые подразделения. Кончилось дело тем, что отец Ледедже потерял все — Вепперс отнял у него все состояние... и не только. Семья отца тоже потеряла почти все. Финансовая катастрофа затронула братьев, сестер, родителей, тетушек и дядюшек, кузин и кузенов.
Вепперс старательно изображал участие и поддержку. Ему это не составляло труда: дело было таким запутанным, что наиболее значительный ущерб отцу Ледедже нанесли другие соперники по бизнесу. Вепперс неизменно покрывал обязательства и выкупал растущие, как снежный ком, долги отца Ледедже, следя, однако, за тем, чтобы оказанное им споспешествование не превосходило размеров, способных повернуть все вспять и спасти того от краха. Последним и самым омерзительным актом предательства было соглашение, подписанное Граутце только тогда, когда все остальные способы расплаты по долгам были исчерпаны.
Он согласился Пометить свою супругу и подвергнуть следующего ребенка — а равно и детей этого ребенка — Глубокой Татуировке.
Вепперс выглядел крайне огорченным оттого, что дела повернулись таким образом, но сказал, что другого выхода нет. Никакого иного почетноговыхода, а если потеряна честь, то что остается? Он также выказал неподдельное сочувствие своему лучшему другу и его семье, которой придется претерпеть такие превратности судьбы, но остался непреклонен во мнении, что именно так и надлежит поступить, как бы ни рвалось от горя его собственное сердце. Богатый человек,наставительно сказал он, не может и не захочет презреть законы.
Первая часть оглашенного высшим сичультианским судом приговора была успешно приведена в исполнение, и мать Ледедже татуировали как полагается, предварительно введя ее в коматозное состояние.
Ее супруг согласился отпустить ее в больницу и следующей ночью перерезал себе горло, воспользовавшись для этого одним из тех самых клинков, кровью из нанесенных которыми порезов была скреплена первоначальная договоренность, имевшая такие катастрофические последствия.
Тело Граутце обнаружили очень быстро. Сперма еще оставалась жизнеспособной. Медики поместили отобранный образец в яйцеклетку, взятую от пребывавшей в бессознательном состоянии после татуирования вдовы самоубийцы, произвели необходимую генетическую коррекцию эмбриона, превратив его в Инталию, и имплантировали обратно во вдовью утробу. Для большинства специалистов, занятых проектированием узора будущих татуировок и внедрением его в фенотип зародыша, это была самая тонкая работа за всю карьеру. Так на свет появилась Ледедже.