Чертоги демонов
Шрифт:
– А сёстры…
– То же самое. Ты злишься на сестёр за их выходки? Стала бы злиться, если бы померла?
– Нет, - тихо ответила она.
– Ну вот, - пожал Кент плечами. – И они не злятся на глупую сестру.
– Но мне больно. Даже после того, что ты сказал, мне больно…
– Ты будешь мучиться. Это называется горевать по родным, и это нормально. Ещё месяц, а может и больше тебя это будет мучить. Но это пройдёт.
– Просто…
– Хочешь услышать, что тебя простили. Поверь, тебя простили. Держи шоколадку.
Он
– Они меня точно простили?
– Точно.
– Точно-точно?
– За базар отвечаю, - кивнул он.
– Какой базар? – не поняла Миланье.
– Фраза такая. Означает, что за слова свои отвечаю, - прогудел Кент, кинув ещё растопки в костёр.
– Понятно, - она шмыгнула носом и уставилась в костёр. – Ты уверен?
– Да. Перед смертью все всё прощают. Это сто процентов. Потому что они испытывают то же, что и ты сейчас. И им хочется простить всех перед смертью.
Не всех, естественно. Однако Кент имел ввиду родных и близких. Иногда друзей. Он сам не раз видел, как солдаты просили передать матери, отцу, сестре, жене, брату, другу, собаке и так далее, что они всё им прощают и любят. Потому он имел полное право говорить об этом, не раз столкнувшись с этим в жизни. Никто не хочет помирать, оставляя долги за собой. В данном случае – обиды.
– Я… хочу верить в это… - пробормотала она.
– Будешь мамой детей, поймёшь и поверишь, - ответил Кент.
– Мамой? – она словно пробовала на вкус это слово. – Быть мамой… Это родить ребёнка, да?
– Верно, - кивнул он. – Или удочерить.
– Мамой… - Миланье подняла взгляд на него.
– Кент, а какая была твоя мама?
За последнее время в её потухших глазах в первый раз вспыхнула искорка интереса, которой раньше были полны её глаза.
– Моя ма? Да обычной, - пожал он плечами. – Целеустремлённая, с железной волей, но добрая. Слишком добрая. Я бы даже сказал, что многое мне позволяла.
– Она была красивой?
– Естественно, - кивнул он.
– Моя мама тоже, - вздохнула она и вновь начала плакать.
Стоило ей вообще вспомнить кого-либо из семьи, как слёзы сами собой начинали наворачиваться на глазах. И, как подозревал Кент, это будет происходить ещё очень долго и невыносимо мучительно. В конце концов, она лишь ребёнок, и боль эта будет даваться ей тяжелее, чем взрослым. Особенно кода рядом нет никого из родных и близких.
И не будет.
Потому, желая как-то утихомирить мелкую, чтоб ей стало полегче, Кент схватил её за руку, подтащил грубо к себе прямо по земле и сгрёб в охапку. Прижал к себе так сильно, что грудь отдалась болью, а она оказалась в тесных объятиях.
Не сильно Миланье вырывалась. Да и подобного желания не было никакого. Она вновь плакала, горько и жалобно, но зато теперь чувствовала себя в чьих-то крепких руках. Чувствовала некоторую защищённость и тепло. В его руках было не так одиноко, и казалось, что ей даже сочувствую, понимают, насколько ей сейчас плохо. Потому Миланье могла выплакаться не в собственные ладошки, а в чью-то грудь, почувствовав себя нужной, даже если это был самообман.
Раньше, когда мать пыталась её обнять, Миланье лишь отталкивала её руки, говоря, какая она взрослая, однако теперь с горечью понимала, как ей этих объятий теперь не хватает.
– Кент, а ты скучаешь по близким? – тихо спросила Миланье.
– Нет.
– Совсем?
– Совсем.
– А хотел бы вернуться домой?
– Нет.
– Совсем?
– Совсем.
Миланье замолчала на мгновение.
– Странный ты, - сделала она вывод. – Очень странный. Все малумы такие?
– Нет.
– Значит, ты особенный?
– В каком-то плане да, - кивнул он.
– Слушай, а как второе твоё имя? – неожиданно спросила Миланье.
– Второе? – не понял Кент.
– Ну, второе имя. Я его так и не узнала, а ты так и не представился. У меня второе имя – Пеймон. А у тебя?
– Беспалов.
– Странное имя.
– Это фамилия, - заметил Кент.
– А что такое фамилия? – тут же прилетел следующий вопрос.
– То, что ты называешь вторым именем. Но если на то уж пошло, то и Кент не совсем моё имя. Вернее моё, но сильно сокращённое.
– И какое же у тебя полное имя? – поинтересовалась она.
– Иннокентий.
– Инно… что? – хихикнула Миланье.
– Иннокентий, - повторил терпеливо он.
– Иннокентий? – она едва сдерживалась, чтоб не рассмеяться и не обидеть его. Однако для неё имя было действительно забавным.
– Да, так.
– Хи-хи-хи-хи-хи-хи… - она уткнулась лицом в него, слегка вздрагивая от смеха, который всё же не смогла ни сдержать, ни спрятать.
– Не вижу в моём имени ничего смешного, - хмуро заметил он.
– Прости… хи-хи-хи-хи… но оно такое… хи-хи-хи-хи… забавное…
Миланье не прекращала хихикать, но Кент был и не сильно против. В другой ситуации он бы может и поморщился от подобного, высказав своё негодование, однако сейчас, учитывая произошедшее, подобное не казалось чем-то плохим.
Вскоре она затихла и, как выяснилось, просто-напросто уснула. Понял Кент это, когда из её открытого рта слюна начала капать ему на руку. Не проснулась она даже тогда, когда он уложил её обратно на скинутые для лежанки листья.
***
Миланье видела сон.
Она была снова дома, рядом с собственными сёстрами.
Ей снилось, как они сидели перед камином на ковре в холодные ночи, укрывшись стащенным одеялом, и слушали, как старшая из них читает им сказки. А мать, сидя в кресле в отдалении, изредка наблюдает за ними, занимаясь собственными делами.