Чертополох
Шрифт:
— Ах, эти авторы!.. — морщится Надежда Леонтьевна. — О чем они думают, когда пишут свои пьесы? Хотят удивить мир! Гениальные головы и в каждой по дюжине откровений! Небо у них поет, волны — грустят. Герой не говорит, а вещает, как Заратустра, героиня непременно под семью покрывалами и, вместо монолога, должна плясать под звуки «marche funebre» и притом еще ее спина выражает «всю скорбь одинокой души»… Бр!.. Чего только нет в их несчастных тетрадках? И Бог, и Антихрист, и космос!.. А сцены не знает ни один из них. Судите сами.
Автомобиль замедляет ход и сидящий за рулем огромный мохнатый медведь яростно нажимает на грушу сирены.
Надежда Леонтьевна хватается за виски.
— Что там еще? И так уже сегодня мы еле ползем…
— Туман! — успокаивает директор. — Эх, а как же в старину-то? Знаменитую актрису Лекуврер в портшезе носили…
— Положим, что этого не было. Путаете, как всегда.
Автомобиль останавливается у подъезда громадного пятиэтажного дома.
— Приехали! — говорит директор. — Подождите, я еще, за ужином, поспорю с вами…
— Не придется, — обрывает Надежда Леонтьевна. — Я ужинать не буду. Так устала… Прямо в постель.
— Вот-те на!.. А я, признаться, думал…
— Напрасно! И не выходите. Я одна поднимусь. Каждый раз, как я с вами в лифте, — у меня сердце неспокойно… Bonne nuit!
Надежда Леонтьевна, как всегда, заснула сразу, глубоким сном без сновидений. У нее здоровые нервы. Знатоки театра говорят, что это — минус артистки. Но Надежда Леонтьевна и сама избегает сильно драматические роли; ее амплуа — «гранд-кокет».
В белой спальне темно и тихо. Погашена даже маленькая лампочка под желтым шелковым абажуром. Надежда Леонтьевна дает ночью полный отдых своим глазам, вечно утомленным огнями рампы. На ее постели, на голубом одеяле, спит, свернувшись в пушистый и мягкий комочек, белая ангорская кошка «Муська».
В столовой бьют стенные часы и в белую спальню доносятся пять негромких мелодичных ударов. Из-за низенькой японской ширмочки поднимается чья-то смутная тень и чуть слышный шорох долетает до слуха «Муськи». Она поднимает голову и смотрит в угол. И на постели Надежды Леонтьевны вспыхивают два земных фосфорических огонька.
Чья-то темная рука тянется к стене и скользит по обоям. «Муська» приготовилась к прыжку, прижала уши и замерла и только нервно вздрагивает ее длинный пушистый хвост. Темная рука на стене скользит все ближе и ближе и неожиданно встречает препятствие. Высокий столик на трех ножках качнулся два раза и упал, увлекая за собой хрустальную вазочку и тяжелую бронзовую пепельницу. «Муська» фыркнула и спряталась под кровать…
Надежда Леонтьевна проснулась.
— Кто здесь? — спросила она, поднимая голову и вглядываясь в темноту.
Никто не ответил. В белой спальне по-прежнему темно и тихо и только «Муська», услышав голос хозяйки, мяукнула протяжно и жалобно.
Надежда Леонтьевна приподнялась на подушках, послушала с минуту глухие и тяжелые удары своего сердца и привычным движением руки повернула выключатель. Под потолком вспыхнули матовые лампочки.
Надежда Леонтьевна оглянулась и, вскрикнув, откинулась на подушки. Дыхание остановилось в ее груди и красивые, темно-серые глаза актрисы, с безмолвным ужасом уставились на высокого человека, неподвижно стоявшего в трех шагах от постели.
— Тсс… ни звука! — предупредил он и вытянул правую руку, вооруженную револьвером. — И не вздумайте звонить! Как видите, я достаточно вооружен, чтобы заодно с вами убить и вашу служанку.
Ночной гость оглянулся вокруг и спрятал револьвер в карман пальто.
— Поверьте, я не собирался вас будить… — сказал он с неожиданной улыбкой. — Я только искал выключатель и впотьмах зацепил за эту финтифлюшку… Спокойствие, madame! Вашей жизни и вашему здоровью ничто не угрожает, если, повторяю, вы будете благоразумны. А пока будьте добры указать мне: где ваши ключи от этого бюро, да заодно и от шкафа?
— Там… В сумочке… — пролепетала Надежда Леонтьевна, едва шевеля пересохшими губами и указывая взором на кресло.
— Меrci! — сказал вор, вынул ключи и подошел к бюро. — Я, конечно, предпочитаю наличные… I’argent comptant — это мечта каждого из нас, но, знаете? И в бриллиантах есть своя красота. Так вы уже разрешите мне захватить с собой и то, и другое…
Он отпер бюро и стал рыться в ящиках.
— Я боюсь напрасно задержать вас… Может быть, вы согласитесь помочь мне? Быть моим гидом в поисках золотого руна? Скажите, в котором ящике деньги?
«Господи! Он еще издевается…» — подумала Надежда Леонтьевна, но покорным и дрожащим голосом ответила:
— В верхнем, с левой стороны.
— Так… Благодарю вас! — сказал вор, пряча в карман изящный, темно-синий портфельчик с золотыми монограммами.
— А бриллианты и прочее?
— В среднем ящике… Черная шкатулка.
— Гм… Так. Ого! — воскликнул он. — Да вы, если не королева, то принцесса бриллиантов! Раз, два, три… Какой солитер!..
Он повернулся и поднял к свету руку с крупным камнем.
— Вот, что называется: талант артистки в кристаллизованном виде! Взгляните: он ослепляет, в нем все лучи, он играет так же… как вы на сцене!
Сердце Надежды Леонтьевны сдавила мучительная жалость к дорогим, любимым вещам, красивые глаза наполнились слезами, но бледные губы «гранд-кокет» улыбнулись, и она спросила:
— А вы меня видели?
— О!.. Много раз! Еще на днях я до боли отхлопал ладоши, испортил свой баритон, вызывая вас, и бросил к вашим ногам прелестную розу, купленную за последние тридцать копеек…