Чертополох
Шрифт:
Вор снова нагнулся над шкатулкой.
— Гм… Браслеты и кольца… медальон, а в нем, конечно, портрет? Ну, я его вынимаю, вот!.. Для вас он — реликвия сердца, а для меня — только лишняя улика… Гм… Я очень жалею, что не могу захватить с собой и эту великолепную шкатулку. Я так люблю старинные вещи, но она не войдет ни в один из моих карманов. С вашего разрешения, я возьму этот платок и завяжу в него всю эту роскошь и красоту, так же, как старушка богомолка завязывает свои медяки. Вот, готово!
Пока он болтал, завязывая украденные вещи, Надежда Леонтьевна, повернув тихонько голову, рассматривала своего ночного
«Какой худой и желтый… Должно быть, только что убежал из тюрьмы, — решила она. — Господи! Хотя бы уже уходил скорей… Надо запомнить все: нос с горбинкой, глаза?.. Кажется, серые… Шатен, высокий, черное пальто с барашком, серые брюки… Боже мой! Если бы можно было сейчас же… по телефону, в полицию»…
Точно угадав ее мысли, вор обернулся с веселой улыбкой:
— Вы, конечно, находите, что мой ночной визит затянулся и только любезность хозяйки мешает вам указать на двери.
Он вынул из кармана черные часы.
— К сожалению, — вздохнул он, — я еще должен воспользоваться вашим гостеприимством. Мне еще рано. Я вижу на вашем столике папиросы, вы разрешите мне?
— Пожалуйста! — сказала Надежда Леонтьевна и невольно улыбнулась. Очень уже комичным и диким показался ей весь этот разговор с бродягой-вором, ночью, лежа в постели.
Вор закурил папиросу и, задумчиво опустив голову, прошелся два раза мимо кровати, бесшумно ступая по мягкому, серебристо-серому ковру.
— О!.. — воскликнул он, останавливаясь и смотря в угол. — Какая у вас кошка! Очаровательная, белая и пушистая, точно снежный комочек… Киска!
Вор подошел к «Муське» и взял ее на руки.
— Славная киска! Хочешь к хозяйке, в теплую постельку? Гоп! — он положил кошку на одеяло. — Спи здесь. Вот!.. Она уже мурлычет. Как это мило, что у вас только эта киска… С собаками у нас обыкновенно испорчены отношения.
— В прошлом году у меня был сенбернар, — вздохнула Надежда Леонтьевна.
— Я очень рад, что его уже нет, — засмеялся вор.
— Ну, — сказал он, садясь в кресло рядом с кроватью. — О чем бы нам побеседовать на прощанье? Представьте: меня ждут мои сообщники… с минуты на минуту сюда могут войти ваша горничная, или, может быть, даже у вас есть лакей, наконец, мало ли кто? И тогда мне придется пустить в ход свои игрушки: револьвер и нож и… Да, оставаясь здесь, я рискую свободой, быть может, — жизнью, но… Мне не хочется уходить отсюда. У вас здесь так хорошо, уютно. Так много вкуса вложено в каждый уголок этой комнаты… Вы не жалели ни денег, ни забот и как я вас понимаю! Будуар артистки — это студия художника. Здесь она, наедине со своим зеркалом, творит образы, изучает каждый жесть своих рук, каждую линию тела. Сотни раз повторяет одно и то же слово, добиваясь нужной интонации. Часами смотрит на свое лицо, на игру глаз, на секрет своей улыбки, то нежной, то страстной, то полной иронии… Вот, как ваша в эту минуту.
Он умолк и, нагнувшись к «Муське», пощекотал ее за ушами.
— Да, — продолжал он, задумчиво улыбаясь, — здесь женщина ведет счет своим первым морщинкам, первым седым волосам, здесь она плачет тихонько над уходящим летом жизни и здесь же постигает искусство борьбы со своим страшным врагом — временем, забывая, что и осень бывает по-новому красива, что и у нее есть свои чары… Да, только после долгой работы здесь в этой студии, можно бесстрашно подставить себя под огни рампы и с иллюзией правды повторить на сцене ложь искусственных модуляций и рассчитанных жестов, всю ложь, сфабрикованную в этой комнате.
Вор закурил папиросу и покачал головой.
— А все-таки мне придется уйти отсюда и я унесу с собой ваши деньги и драгоценности, и воспоминание об этой ночи, и, пожалуй, кусочек счастья… Ах, не смейтесь над этим словом! Вы знаете, что в театре жизни счастлив только тот, кто уходящему часу хотел бы крикнуть: «bis!»
Он замолчал и, опустив голову, смотрел на рисунок ковра.
— Кто вы?.. — спросила Надежда Леонтьевна и сама улыбнулась наивности вопроса. Он поднял голову.
— Кто я? Разве вы еще не догадались? Я — ночной вор грабитель… К сожалению, в нашем кругу не принято иметь при себе визитные карточки.
— Могу я вас просить? — сказала Надежда Леонтьевна. — Дайте мне воды.
Вор встал и, налив воду из графина, подал актрисе.
— Меrci! — сказала Надежда Леонтьевна и, высвободив из-под одеяла руку, взяла стакан.
Пока она пила, вор молча любовался ее рукой тонкой и белой, такой красивой на голубом атласе одеяла.
— Как это все необыкновенно, — произнес он, снова опускаясь в кресло. — Сегодня, этой ночью, вы всецело в моей власти и она безгранична. Я не ошибусь, предполагая, что еще никогда ни один мужчина не обладал такой властью над вами. Один призрак опасности, мимолетный каприз, или игра слишком натянутых нервов и — я вас убиваю. И заметьте, в моем распоряжении несколько вариантов драмы: я могу выстрелить в вашу золотистую головку, вот сюда, повыше уха… Могу заколоть вас кинжалом, одним ударом в сердце, в маленькое испуганное сердце и, наконец, могу вас задушить, стиснув вот этими руками вашу тонкую белую шею. И завтра утром найдут вас здесь бездыханную, безмолвную и правдивую, как Дездемона, убитая рукой Отелло. И все станут подозревать романическую историю… Ха-ха! И только пропавшие деньги и бриллианты откроют им, что ваш благородный мавр был также и вором. А между тем, — продолжал он, улыбаясь, — я готов вернуть вам ваш браслет, вот этот с сапфирами, прелестный браслет, лишь за то, чтобы вы позволили мне застегнуть его на вашей руке и поцеловать ваши пальцы. Можно?
В голове Надежды Леонтьевны мелькнула новая страшная догадка: «Сумасшедший!..» — и снова сердце и горло ее сдавил холодный ужас. «Господи, что же мне делать?..» — взмолилась она и, незаметно, под одеялом, перекрестив грудь, испуганно заглянула в глаза вора, но не прочла в них ничего, кроме веселого вопроса.
— Можно… — ответила она, протягивая руку.
Вор встал на одно колено, застегнул браслет и склонился к ее руке с коротким, почтительным поцелуем.
Затем он снова занял свое место и полузакрыл глаза.
— Гм… — произнес он тихо. — Признайтесь, вас очень удивляет мое поведение? Вы тщетно стараетесь понять: отчего я не ухожу?
— Да, — ответила Надежда Леонтьевна.
— Гм… Всему виной — ваш швейцар, аккуратный и богомольный старикашка. Ровно в семь он отпирает парадную дверь и принимается за уборку лестницы. Начинает, конечно, сверху, с пятого этажа. Я могу выйти отсюда только в этот момент. Понимаете? Когда дверь уже отперта, а ваш верный страж еще наверху… Не могу же я компрометировать даму!..