Чертополох
Шрифт:
Игра продолжалась. Пужиков, постоянный крупье Никитина, теперь уже сидел рядом с Бардымовым и, с той же деревянной улыбкой на длинном лице, загребал ставки и с быстротой молнии отсчитывал сдачу.
Никитин жадными глазами следил за игрой и, заметив, что один из его должников, коротенький путейский инженер, только что снял с табло более ста рублей, он обошел вокруг стола и, слегка краснея, прикоснулся к плечу инженера.
— Виноват, маленькая просьба: за вами, помнится, есть маленький…
Инженер не дал ему договорить.
— Как
Даже и малоопытный Никитин не сомневался, что слова инженера — сплошная и обычная ложь, но… оставалось только молча пожать плечами.
Александр Викторович машинально вынул часы. Было «по-клубному» рано: всего второй час ночи. И вдруг его осенила счастливая мысль: он вспомнил, что Сидоревич как-то рассказывал о клубных ростовщиках и, между прочим, о швейцаре Иване, дающем любые суммы под бриллианты и золотые вещи. Никитин быстро сбежал по лестнице, поманил пальцем Ивана и отошел в угол вестибюля.
— Вот, — сказал он, вынув часы и отстегивая от жилета массивную цепочку. — Возьмите до завтра… И дайте сто рублей.
Иван кашлянул, оглянулся вокруг и, взяв из рук Никитина часы, подошел к электрической лампочке. Взвесил на руке цепь и, отковырнув толстым кривым ногтем крышки часов, долго и внимательно рассматривал механизм.
— Извините-с… — сказал он почтительным тенорком, возвращаясь к Никитину. — Можно бы и больше-с, но сейчас-то, как на грех, при себе такой суммы не имеется… Рублишек семьдесят наберется…
— Все равно, — решил Никитин, — давайте. — Не считая, зажал в руке засаленные бумажки, наглухо застегнул сюртук и вернулся в карточную.
За средним столом метал Токарский. Тощему адвокату за последние дни повезло и он даже как будто бы пополнел. Воткнул в красный галстук булавку с громадным желтым топазом, стал необыкновенно молчалив и почти не вынимал изо рта вечно дымящейся черной сигары.
Никитин поставил на второе табло весь капитал.
Минуты тянулись бесконечно. Внутренне похолодевший Никитин затаил дыхание и закусил губу.
На втором табло открылось восемь очков. Никитин облегченно вздохнул и впился взором в карты банкомета.
— Девятка, комплект, — процедил Токарский сквозь зубы, вынул изо рта сигару и не спеша собрал все ставки.
Никитин отошел от стола и опустился на первый свободный стул. Ноги его слегка дрожали. Во всем теле он почувствовал неожиданную слабость. На лбу его выступил холодный липкий пот. За минуту до того страшно натянутые нервы теперь упали. Все звуки слились в его ушах в глухой далекий звон. Перед глазами замелькали бесчисленные черные мухи… Он в изнеможении откинулся на спинку стула, закрыл глаза, пошатнулся и тихо, почти без шума соскользнул на пол.
К нему подбежали несколько игроков и два лакея. Подняли, усадили на стул и дали воды.
Игра продолжалась. Тасовавший карты для новой талии Бардымов слегка заинтересовался, привстал и, взглянув на бледного Никитина, пожал плечами.
— Неудивительно, — сказал он, — при здешней вентиляции…
Неожиданно, словно из-под земли, появился Сидоревич, взял Никитина под руку и, с помощью Рассомахина, повел его в комитетскую. Больного уложили на кожаный диван, расстегнули на нем платье, положили на голову холодный компресс и послали в карточную за Штерном.
Отпетый игрок Штерн, бывший когда-то серьезным и талантливым хирургом, давно уже махнул рукой на медицину, забросил практику и теперь все дни спал, а ночи проводил в клубе. Он вошел в комитетскую, недоумевающий и сердитый, только что оторванный от игры, и, не выпуская из руки горсточки золотых, склонился над Никитиным. Пощупал пульс, передвинул зачем-то компресс и задумчиво посмотрел на стоявшего рядом актера.
— Ну, что? — спросил Сидоревич.
Штерн перевел на него глаза и кисло усмехнулся…
— Опять бить начал, — сказал он, — после комплекта взял куш на двойке.
— Что? Да вы про кого? — побагровел Сидоревич. Штерн недоумевающе поднял брови.
— Про Бардымова, конечно. Он мечет.
— Тьфу! — плюнул Сидоревич, хотел выругаться, но сдержался и, махнув рукой, выскочил из комитетской.
Через час приехала Софья Львовна. Уже совершенно оправившийся и лишь слегка бледный и молчаливый Никитин ужинал и пил шампанское. Беседа не вязалась. Сидоревич ругал Штерна, а Рассомахин неожиданно погрузился в меланхолическую задумчивость.
Выбрав момент, Никитин вышел в буфетную и подозвал Никанора:
— Сегодня я платить не буду. Запиши.
— Слушаю-с, не извольте беспокоиться, — осклабился Никанор и, согнувшись крендельком, добавил. — Прикажете и господина Сидоревича?
Никитин взглянул на него с недоумением.
— За ними должок-с… — пояснил Никанор, — Напомнить им не осмелюсь, но если разрешите к вашему счету…
— Э, все равно! Припиши, — Никитин махнул рукой и вернулся в столовую.
Софья Львовна сегодня ухаживала за ним, как нежная сиделка, наливала вино и обмахивала Никитина своим веером.
— Бедненький, — думала она, — нужно его сегодня приласкать на прощанье…
Никитин не представлял для нее уже никакого интереса. Это был выжатый лимон, но Софочка иногда позволяла себе маленькую альтруистическую роскошь. Разошлись против обыкновения рано, в четвертом часу ночи.
Сидоревич, прощаясь, отвел Никитина в сторону и спросил:
— Что это с тобой? Сколько же ты продул сегодня?
— Все, — улыбнулся Никитин. — Я теперь чист.
Сидоревич посмотрел на него круглыми глазами, тихонько свистнул и пошел в карточную.