Чертов Лоб
Шрифт:
Вскоре в город вернулась моя ненаглядная ненавистная семья. Сын и дочь заметно подросли и похорошели. Мерзкие потомки скоро перегонят меня и вообще вымахают ростом с телевизионную вышку. Жена располнела совсем немного, но в ошеломляюще удачных местах своего тела. Очаровательная молодая женщина. Сменив обычное безделье на отдых, супруга ярко расцвела. Толстая глупая корова. Загорелые, улыбающиеся, красивые, искрящиеся, веселые. Обняв и поцеловав каждого, я сделал шутливую попытку взять на руки всех троих одновременно. Когда это не удалось, мы смеялись как ненормальные и не могли остановиться, пока к нам не подошли парни из службы охраны аэропорта. Убегая по залу ожидания, мы с сыном отстреливались с помощью пальцев и надутых щек, а наши любимые девочки визжали намного лучше
Потратив полные выходные, я нанял грузчиков, которые перевезли наши вещи со старой на новую квартиру. Оголтелая бездумная суета супруги, яростное оживление сопливых потомков вызывали у меня досаду и раздражение. Сколько на них всех уходит, сколько еще потребуется денег! Кто-нибудь из них знает, каким трудом, каким напряжением воли достаются мне деньги? Лентяи! Кто-нибудь из них знает, как больно морским звездам, которых выбросило на берег Томи приливной волной? Лодыри! Кто-нибудь из них знает, как надоедливо и страшно звучит сталь по скалам Чертового Лба? Счастливая улыбка не сходила с моего заледенелого лица. Со смирением обреченного на семейную жизнь до самой смерти я расплатился за заказанную мебель, буквально источая радушие и терпение, помог жене разобраться с недавно купленной для нее машиной. Примитивные житейские хлопоты то несказанно радовали меня, то оскорбляли достоинство и разум.
Расплакавшись, зима сбежала из Сибири. Наступившая весна не прошла, а без церемоний рухнула в бездну прошлого. По-взрослому разгоревшееся лето застало меня в одиночестве, за компьютером. Потрясающе грамотно торгуя на бирже все последние месяцы, я совершенно не видел радости в постоянно растущей, буквально валом накатывающей прибыли. Вероятно, когда денег много, элементарный процесс их зарабатывания становится слишком обыденным делом, не приносящим удовлетворения.
Сознание мое стало напоминать калейдоскоп. То меня необоримо тянуло к семье, то хотелось скрыться от всего мира, оказавшись в глухом темном углу. То хотелось говорить и слушать музыку человеческой речи, то погрузиться в абсолютную тишину, то ехать на берег Томи, чтобы помочь заржавевшим на солнце морским звездам. В какой-то момент, абсолютно не в состоянии перебороть внезапного справедливого гнева, в приступе холодного бешенства я закрыл все позиции по акциям "Нефти Росинского". Туманная даль поманила меня к себе, обещая баснословные прибыли четко оформленными, размытыми, лживыми, честными до неприкрытого безобразия мыслями.
Дальше жизнь моя менялась очень стремительно, как горный поток устремляясь вперед, кружилась в водоворотах, била в каменные клыки, ниспадала с уступов. Околдованный невнятной ясной идеей, одурманенный растерянностью, с абсолютно солнечным рассудком и чуть ли не в забытьи я встретился с женой, видя ее то полностью чужой, фальшивой, то единственной, любимой. Вместе мы опустошили оба брокерских счета, переложив мои, заработанные тяжелейшим напряжением воли, мои деньги нашей бесценной семьи на имя вызывающей отвращение, желанной малознакомой бездельницы. Расставаясь, я влепил жене увесистую пощечину, горячо расцеловал, клятвенно пообещав завершить последние дела и сегодняшним вечером навсегда вернуться в родной дом, к родным мне людям. Затем я отправился в Осиновку, имея твердое намерение помочь морским звездам, которых выбросило на берег мощнейшим штормом.
Не чувствуя ни малейшей усталости и сомнений в выборе направления, я добрался до асфальтированного шоссе, разминулся с замаячившей вдалеке кирпичной оградой коттеджа, перебрался через ворчащий ручей, счастливо преодолел заболоченный участок, пересек просеку под линией электропередачи. Углубившись в серьезный лес, я резко изменил курс, легко покорив вершину взгорка, на одном из склонов которого прятался от чужих
Стройные шеренги сосен внезапно расступились передо мной, открывая небольшую узкую прогалину, поросшую ровной рыжеватой травой. Примерно на середине опушки из земли выдавалось ребро стального цвета, напоминающее длинный, завернутый в спираль рыбий плавник. Вступая на опушку, я сбавил ход, все укорачивая и укорачивая шаг. Игорь Михайлович, достойнейший житель Осиновки, не солгал. Под моими ногами ощутимо шевелилась земля, а снизу при каждом движении доносился тяжелый металлический гул, эхом расползающийся по окружающему прогалину лесу.
Пройдя по лабиринту в центр спирали, я постоял, подняв руки к восхитительно сверкающему бриллианту летнего солнца. Мне стало тепло, уютно, очень спокойно, я почувствовал себя дома. На мой приветственный жест громким довольным шепотом откликнулись сосны, хотя, когда я стоял на вершине горы в последний раз, далекие прапрадеды деревьев еще обитали в сонных мирах несостоявшихся действительностей.
Калейдоскоп несовместимых мыслей с новой силой ворвался в сознание. Приветствие подозрительному рыбьему плавнику явно затянулось. Только теперь мне пришло на ум, как неоправданно много времени пришлось потерять на помощь дурацким морским звездам. Бесценного времени, которое можно было с огромной пользой потратить на покупку и продажу акций "Нефти Росинского". Вообще, морским звездам нечего делать в Сибири, в лесу, на вершине горы.
Идиотизм. Бессмыслица. Зачем торчать в диком безлюдном месте будним днем, когда на бирже идет по-взрослому активная торговля? Мне захотелось выпустить когти, зарычать, прыгнуть, разорвать небо, солнце, мир на части. Ошарашенно озираясь по сторонам, я улыбался, кивая плавно раскачивающимся, словно исполняющим медленный танец соснам. Чудодейственный примитивный ритуал. Пустая затея, гораздо приятнее улыбаться новой свечке на графике ценной бумаги. Лес и я, мы отлично друг друга понимали. Совершенно пустой медвежий угол как последний нищий коробейник пытался навязать мне свои копеечные секреты. Сакральный уголок сибирского леса щедро делился тысячелетними тайнами.
Принесу себе соболезнования за торжественность, я грезил наяву.
Потянувшись к ближайшему изгибу плавника, я заранее знал, что ребро холодно, как космос за орбитой Плутона, и вовремя отдернул руку. В точке прикосновения пальца на ледяном металле образовалась расплавленная капля, в которой, как в выгнутом зеркале отразилось мое ребячески-любопытное, перекошенное жестокой злобой и понимающим недоумением лицо. Через минуту юркая, будто ртуть капля скользнула по поверхности плавника, зашипела, вгрызаясь в землю. Показалось мне или нет, трава на мгновение расступилась, снова занимая прежнее место, когда опасность миновала.
Двигаясь по краю обрыва, я вступил в узкий, пробитый в чистом камне проход, напоминающий окоп с хорошо утоптанным земляным полом. Плавным полукруглым изгибом спускаясь по боку монолитной скалы, коридор шаг от шага становился все глубже, пока не проглотил меня с головой, с вытянутыми вверх руками, вдвое превысил высоту человеческого роста. На стене, обращенной к круче часто встречались кое-как намалеванные краской прославленные имена Коли, Васи, Пети, даты с прыгающими цифрами, до уныния широко известные и не слишком распространенные высказывания современников. Зато на противоположной стене красовались сложные знаки, идеально прорисованные геометрические фигуры, полные ускользающего смысла переплетения спиралей, дуг, завитушек, окружностей; изящные орнаменты, варьирующиеся от безыскусных до хрестоматийных, от элементарных до шедевральных.
Наскальное творчество скудоумных аборигенов нисколько меня не впечатлило. Возникшая было добрая практичная мысль о том, что в проклятом проходе могут найтись биржевые графики других эмитентов, утонула в искреннем, почти ребяческом восхищении. Словно в ответ на мой восторг, древние рисунки мигнули, неярко заблестев. Испуганный, пораженный происходящим, я двигался вперед, не заметив, и не поинтересовавшись, когда на камне растворились последние застывшие в эпохах выкрики сегодняшних дикарей, когда сомкнулись высоко вверху стены.