Чертов Лоб
Шрифт:
Через минуту все закончилось. Будто забрало шлема средневекового рыцаря закрылось, оставляя на земле кусочки только что отколовшегося камня.
Прекрасно изучив график, я мог с уверенностью сказать, что теперь на Чертовом Лбу, кроме незначительных изменений на знакомых старых линиях, появилось несколько свежих черточек. Возникшее было желание тщательно сфотографировать новые штрихи, чтобы в дальнейшем использовать модифицированный график при торговле акциями "Нефти Росинского", не нашло продолжения. Напротив, суета на бирже казалась мне сейчас пустым, бесперспективным, ничего не значащим занятием, граничащим с подлинным убийством времени. Не стану приносить себе соболезнования за воодушевление, я успокоился, собрался, воспрял духом. Жизнь Виктора Олеговича получила сильнейший толчок по направлению вверх.
Поднявшись по тропинке, я с размаха обхватил замшелый ствол кедра, нижние ветви которого украшали тряпочные ленточки.
По узкой лощине грузно шагал Игорек.
Вместе остановившись, мы также вместе шагнули вперед.
– Ловкий ты парень, - мрачно сказал селянин, поравнявшись со мной.
– Сам заблудился, сам нашелся. Дорогу с одного хода запомнил. Просто диву даюсь.
– Дня три по лесу бродишь, Игорь Михайлович?
– Неделю.
Предполагая нечто подобное, я спокойно кивнул. Обладательница Медной горы или хозяева Чертового Лба, все главные затейники в подземных приключениях действуют однотипно. По внутренним часам поход сквозь гору занял около часа, однако я с достаточной долей уверенности ощущал, что путешествие отхватило гораздо более значимый кусок моей жизни. Организм, особенно желудок решительно и однозначно стоял на стороне предположений, не допуская сомнений. Если бы теперь передо мной поставили коробку самой невкусной китайской лапши, я бы с нетерпением накинулся на нее, не потрудившись добавить кипяток. Вспомнив о существовании на свете еды, мне страшно захотелось пить. Обыкновенную воду я был готов вливать в себя литрами, ведрами, целыми цистернами и грохочущими подземными реками.
– Неделю. С лишком, - повторил селянин.
– Кого искал?
– Просто не понял вопроса. Тебя, мошенник, искал. Соседские мальчишки сказали, ты в лес отправился. К своей машине не вернулся. Вот я и искал. Кого здесь другого еще искать?
– Может, старшего брата?
Он моргнул. Затем, в явном замешательстве моргнул еще и еще раз, в конце концов оставляя широко открытыми глаза.
– Ты... Не... Витя, ты не встречал... здесь Степана?
– Игорь Михайлович, неужели у вас в Осиновке до сих пор в это верят?
– спросил я, прекрасно понимая его чувства, отлично видя, с каким нетерпением достойный селянин дожидается моего ответа.
– Верят в это?
Настороженно, с ненормальным нечеловеческим вниманием проследив за моей рукой, указывающей на древний кедр, Игорь Михайлович вжал голову в плечи.
– Просто попробовал, - тяжело, глухим голосом произнес он.
– Просто ленточку на ветку повязал. Как знающие люди советовали. Говорят, в старину у Чертового Лба плохие люди навсегда пропадали, а хорошие из мертвых возвращались.
– Хорошие, плохие. Невразумительная градация. В меня ведь не Степан тогда стрелял?
Трагическое молчание селянина продолжалось минуту, две, переползло на третью.
– Степан не знал, - наконец заговорил он.
– Просто поговорить с тобой шел. У меня двустволка в поленнице с прошлого вечера припрятанная лежала.
– О моей семье ты подумал, хороший человек? У меня жена, двое детишек. Ребята маленькие, их еще поднимать и поднимать. Подумал?
– Просто сильно выпивши я был... Не удержался... Только запомни... Витя. Дом нашими руками уже полвека держится. Каждый уголок знаком, каждая тень. Негде тебе в нашем доме спрятаться. Если бы не брат, давно лежать бы тебе в земле... Просто о детях раньше надо было думать, пока людей грабить не начал.
– Ты ведь сюда снова с двустволкой пришел, хороший человек, - горестно вздохнул я.
Игорь Михайлович демонстративно развернул ко мне пустые ладони, насмешливо и недобро ухмыляясь. Действительно, когда есть такие крепкие огромные ручищи, огнестрельное оружие без надобности.
– Нет в скале никакого города, Игорь Михайлович. Бака из нержавейки нет. Изумрудов нет. Никто в горе на фабриках не трудится, потому как фабрик тоже нет. Ленточки на ветки вешаете зря. Кедр очень старый, но по сути, обыкновенное дерево, усталое от долгой борьбы за существование, и не умеющее исполнять людские желания.
– Откуда знаешь?
– Надеялся встретить старшего брата, хороший человек? Вот он я, Степан Михайлович, вернулся с того света. Надеялся, жулик, Виктор Олегович, сгинет без следа? Вот он я, Виктор Олегович, матерый тигр, живой и здоровый кусок торта, который у любого отморозка с ружьем поперек горла застрянет. Помнишь, еще до того, как старшего брата в армию призвали, на окраине Осиновки дряхлая ворожея жила? Вот она я, милая старушка, божий одуванчик. Побеседуй со мной, драгоценный внучок, поспрашивай о делах загробных. Видишь, Игорь Михайлович, на кедре рана? Без малого две сотни лет назад молодой священник из деревни Сухово специально через Томь на лодке переправился, собирался дерево извести, ствол разрубить, корни из земли выдернуть. С каким суеверием человек боролся, почему затею свою забросил и потом всю жизнь помалкивал? Ты спроси, спроси у меня, Игорь Михайлович. Вот он я, священник, сейчас перед тобой стою. Спрашивай. Да что там пара веков. У Чертова Лба еще мясоеды в шкурах собирались, пробовали костры жечь, да не вышло. Те еще прагматики, не чета Виктору Олеговичу, викингу в тигровой шкуре. Вот он я, охотник. Рассказать тебе о ловушках на мамонтов?
Трудно сказать, что конкретно, кроме имени брата из моего длинного монолога особенно впечатлило селянина, но он поник, скрючился, став меньше, старше, ничтожнее, гораздо слабее. Полностью беззащитный беспомощный старик. Растерянность, непонимание, глубокое чувство вины гнули Игоря Михайловича к земле. Губы его кривились, прежде широко раскрытые глаза вернулись в обычное состояние, но в них светился крошечный страшный огонек, готовый вспыхнуть бешенством загнанного в угол зверя. В ответ на этот жуткий взгляд внутри меня что-то перевернулось, уничтожая значительную долю чисто шизофренического дуализма.
Хороший человек с ружьем наперевес. Замечательное сочетание глупости и мстительности. Если пустоголовый деревенский кабан бросится на меня, я ловко, как полагается тигру, увернусь, и со всех ног побегу в сторону шоссе.
Степан, старушка-ворожея, скромный православный священник, охотник каменного века. В своем нездешнем благородстве я не перечислил, наверное, и сотой части от тысячной доли того, кем сейчас был. Дед безмозглого селянина, коренастый седой мужик с ладонями, грубыми как терка, стоял когда-то перед Чертовым Лбом на коленях, униженно прося дождя. Миллионы вздорных птиц, неисчислимые воинства мелких лесных созданий. Строители огромных подземных сооружений, возводящие стены, прокладывающие туннели, устанавливающие машины. Странная рогатая шипастая тварь с броней по всему телу. Сам Игорь Михайлович, почтенный житель Осиновки, хам и алкоголик. Грозный серый медведь, притащивший в укромное место тушу только что забитого мамонтенка. Наладчики агрегатов, скрытых в толще скал, под рекой и городом. Любознательные советские пионеры, поколения людей каменного века, хулиганистые мальчишки. Не очень далеко ушедшие от детей взрослые исследователи неискренней эпохи перестройки. Отбившаяся от товарок маленькая девочка с корзинкой, полной красной смородины. Беглые каторжники, геологи, путешественники, художники, чудовищно пьяный лесоруб, жутковатая волевая дама, не расстающаяся с кожаным плащом, золотым портсигаром и маузером. Ловкий, немыслимо могучий хищник с клыками, похожими на бивни. Случайный гость в забавных чеховских очках, единственно с блокнотом и карандашом в качестве походного снаряжения.
Люди и звери, добрые и злые, плохие и хорошие, человечные животные и двуногие хищники. Живые и давно мертвые, прожившие долгие годы и исчезнувшие спустя миг после мистической встречи. Все, все, кто однажды за несметные века проходил по гребню горы, пролетал, проползал над туннелем в скале, приближался к Чертовому Лбу, абсолютно все они были теперь во мне, со мной, мной, ничем и никак не туманя совершенно ясный блистательно-холодный единый калейдоскопический рассудок.
Оставаясь собой, могучим хищником, покорителем женских сердец, атлетом, умницей, красавцем и повелителем бесчисленных орав дворняжек, я твердо знал, что никогда уже не вернусь к прежним границам жизни. Тысячи потерявшихся в эпохах и пространстве теней, тысячи четко очерченных персонажей до гениального сумасшествия расширили Вселенную моего бытия. Гордости и нового, лишнего витка чувства превосходства не возникало. За все времена существования подземелий считаные единицы избранных некогда прошли моим путем сквозь гору не потому, что изначально были умнее или способнее остальных. Нас выбрали решительно случайно, поручили выполнить определенную работу и без малейшего сожаления бросили, оставив в первоначальных рамках существования.