Чертов мост
Шрифт:
Петельников поднялся и сбросил рубашку. Плыл он брассом, инстинктивно вздрагивая, когда касался медуз.
На берег он вышел минут через сорок.
Девушки тоже вышли. В руке у Черненькой была бутылка. Видимо, охлаждали в море. Он усмехнулся: прав был начальник - в море медузы, а на берегу женщины.
– Нам никак не открыть, - произнес женский голосок якобы в пространство.
Прав был начальник.
– Разрешите помочь, - галантно сказал Петельников и подошел, хрустя галькой.
Вблизи соседки оказались
Петельников взял посуду. Она была пустой - сквозь темное стекло лишь белела какая-то бумажка.
– Понятно. Море, волна, запечатанная емкость… Вам записку достать?
– Конечно, - хитровато подтвердила Черненькая.
– А вдруг там написано: «Кто прочел, тот осел»?
Горлышко оказалось плотно закупоренным зеленоватой глиной. Петельников вышиб ее ладонью в дно. И прутиком извлек клочок бумаги.
Медузочка взяла его, прочла, неопределенно хлопнула ресницами и отдала подруге. Та хихикнула:
– Мы вас не понимаем…
– Меня?
– удивился Петельников.
Он взял бумажку - кусок тетрадного листа, с неровным отрывом, грязный, мятый, мокрый… Написано карандашом, буквы тусклые и какие-то ползущие друг на друга. «Кто найдет бутылку. Помогите мне ради Христа. Со мной все могут сделать. Я заточен в доме на обрыве. Помогите…
– Ну и что?
– спросил Вадим.
– Мы тоже так подумали, - скромно улыбнулась Черненькая.
– Отдыхающие развлекаются, - разъяснил он.
– А разве не вы?
Петельников чуть опешил - они полагали, что таким образом он хотел с ними познакомиться.
– Девушки, у меня куча способов законтачить с прекрасным полом, но только не такой средневековый.
– Например?
– поинтересовалась Черненькая.
– Например, спросить, нет ли у вас крема от ожогов?
– Есть.
– Медузочка протянула тюбик.
– Спасибо. Верну завтра на этом же месте. А теперь, если хотите, чтобы я остался жив, гоните меня с пляжа…
Отпускник поселился на Виноградной улице в белом крохотном строении, видимо, бывшем сарайчике, который стоял в саду за хозяйским домом. Перед дверью росла старая яблоня с громадными крепкими плодами: яблоко на прилавке - это просто яблоко, а яблоко на дереве - это чудо. В окно упиралась яблоневая ветка и ждала, когда распахнут его, чтобы просунуть в комнату широкие, аккуратно вырезанные листья. За домиком лежала большая деревянная бочка. В ней, как Диоген, жил каштановый песик Букет, ненавидевший всех курортников. Вадим с ним поладил, как только угостил его добрым куском молочной колбасы.
– Чай пить будете?
– спросила хозяйка.
Петельников ей понравился, потому что обещал не варить, не стирать и ничего не просить. Вот только чай.
– А то приехала одна, - сообщила хозяйка, - пропела «Солнышко», вещи побросала и бегом на пляж. А к вечеру ее в больницу увезли всю в пузырях да волдырях.
У хозяйки он сразу подметил интересную привычку связывать две мысли: одна вытекала из другой. Но когда Петельников увидел в электрическом самоваре свою красную физиономию, то сразу все понял. И отхлебнув из очередной, третьей, чашки, вдруг задал вопрос, тоже вроде бы ниоткуда не вытекающий:
– Где тут у вас дом над обрывом?
– А ты слаб, что ли?
– живо отозвалась хозяйка, тоже отхлебывая из очередной, пятой, чашки.
– Бывает, - на всякий случай признался он, не очень ее понимая.
– Люди-то зовут его по-разному. Бормотушник, Пивнуха, Забегаловка…
Петельников улыбнулся - все правильно: посидел мужик в заведении, выпил пива, чиркнул записку, запечатал ее в бутылку и бросил в море. На то и Бормотушник.
– Спасибо.
Он встал и направился было к себе в беленький сарайчик.
– И еще над обрывом стоит домишко. Вода берег-то все цело-вала-целовала, да и подкопалась. Хозяева страховку получили и привет, укатили в неизвестном направлении.
– Где этот дом?
– спросил Петельников, приостанавливаясь.
– Километра два берегом к маяку. На глинах стоит…
– На зеленых?
– Ага.
Он прошел к себе и сел на кровать. Солнце уже опустилось за горы. В саду сразу потемнело. Запахло какими-то травами и землей, которую хозяйка поливала из шланга. Поскуливал Букет, натомившись за день в жаркой бочке. Затихли отдыхающие. На столике в изголовье почти неслышно пел транзистор.
Петельников сидел, уставившись в пол.
От розыскной, видно, привычки, в нагретом мозгу опять мелькнула мысль о бутылочной записке…
Допустим, ее писали в пивной, что стояла на выступе скалы. Вряд ли, пьяный загнул бы позабористей, да и глины у него под рукой нет. Допустим, писали отдыхающие. Но они бы расцветили записку пляжным колоритом, на хорошей бумаге, шариковой ручкой. Дети? Текст не детский. Шутка? Но шутят весело, да и пишут тогда поспокойнее, а тут буквы лезли, как волны. А язык? «Заточен, ради Христа… И, главное, тревога, неподдельная тревога в этих старомодных словах. Но ведь чепуха: кого и за что можно заточить в наше время?
На сон не было и намека. Лучше гулять по пляжу, чем сидеть в душной комнате. Петельников передернул плечами от неожиданного холодка и вышел в сад…
Он медленно пошел в сторону маяка. Чтобы не мешали камешки, двинулся вдоль берега, горками. Идти было хорошо. Духота пропала, словно осталась в поселке. Внизу слабо плескалось море, донося прохладу. Дорога была плотной, слитой из десятков тропинок в сухой, колючей траве. По краям чернели дубки. Изредка из-под ноги срывался к морю камень, и тогда Петельников останавливался и ждал, пока тот не затихнет под обрывом.