Чертов мост
Шрифт:
подходящего рычага. Потом что-то застучало, потом покатилось, потом упало… И вдруг - тишина.
Петельников напрягся, непроизвольно взметнул руки туда, к полу дома, к своему потолку…
В тишине неуверенно скрипнуло, но не так, как скрипят железные петли дверей и калиток, а глуховато, когда доска трется о доску. И Петельников увидел над собой прямоугольник света и две головы.
– Ребятки, детки… - пробормотал он, бросился вверх, но не допрыгнул, сорвался и упал на колени.
Ребята опустили широкую доску, по которой он выполз муравьем…
Жаркое
– Сколько времени?
– хрипло спросил он.
– Часа три, - ответил высокий смуглый мальчик.
Вадим просидел ночь и полдня и теперь по-дурацки улыбался, радуясь белому свету.
– А зачем вы туда залезли?
– поинтересовался другой перенек, Сивый.
– Меня посадили.
– Кто?
– Да шутник один, - счастливо ответил Петельников.
– Это не шутник, - усомнился высокий.
И тут капитан увидел на полу литровую банку воды - оказывается, пресная вода имеет отнюдь не пресный вид.
– Попить хотите?
– спросил Сивый.
Вадим проглотил воду одним большим глотком, отдышался и тихо сказал:
– Спасибо, ребятки. Вы спасли мне жизнь.
Они смотрели настороженно - из погреба, из-под бревна, вылез грязный, небритый, окровавленный мужик, сообщил какие-то глупости и выпил банку воды.
– Ну, ребятки, поговорил бы с вами, да надо искать того шутника…
– Будете бить?
– заинтересовался Сивый.
– Нет, не буду.
– Боитесь?
– Я против самосуда. И потом, бить надо меня: влип как новичок. Юг действует, - вздохнул капитан.
– В милицию его сдам. Братцы, еще раз спасибо.
Он спустился к морю, почистил одежду и смыл кровь, отчего защипало рассеченную кожу. И, махнув двум фигуркам на обрыве, пошел к поселку…
– Ой, боже,- хозяйка так и села на скамейку перед домом.- А я уж хотела в милицию бежать.
– Приятеля встретил, - пробормотал оперуполномоченный, не придумав по дороге никакой приличной версии.
Но хозяйка придумала моментально. Видимо, его вид не вызывал сомнений.
– В вытрезвитель попал?
– Ага, - обрадовался Петельников.
– Похудел-то как… Иди, поешь.
Почему-то вытрезвитель вызвал нежность. Она налила тарелку горячего супа и поставила свои, отборные помидоры.
Доев суп, Вадим почувствовал прилив необоримого сна. Хозяйка еще что-то говорила о плодожорке, которая поселилась на яблонях, но его уже тянула кровать.
Он пошел в свой домик. На стуле лежала книга и его авторучка. На столе краснел термос с чаем, залитым еще вчера. Висело полотенце, давно высохшее. Рубашка, выглаженная еще дома…
Он стянул грязную одежду и упал на кровать. Так сладко ему не спалось даже в детстве. Он перевалил бы на ночь, не звякни хозяйка под окном собачьей миской.
– Чайку попьешь?
– спросила она.
– Еще во сне мечтал.
Голова не болела. В мышцах появилась спортивная свежесть. Он хотел чайку и зверски хотел есть, словно пахал. Поэтому извлек из своих запасов банку сгущенного молока и кружок полукопченой колбасы, а хозяйка поставила громадную миску пузатых помидоров.
– С кем шелопутничал-то?
Этот вопрос ему и требовался.
– Местный. Олегом звать…
– Чего-то не припомню.
– Невысокий, сухощавый, с челочкой…
– Может, сын Федора? Так он в армии.
Значит, не местный. Тогда его не найти. Но ведь он не один. И есть жертва. «Ава, доченька…
– Вы давно тут живете?
– И, милый, лет двадцать пять. И горы знаю, и море.
Моря она не знала. Она даже в нем не купалась, хотя ей было не больше пятидесяти.
– А вы украинка?
– Какая тебе украинка?
– удивилась хозяйка.
– Новгородская я.
Она попробовала копченую колбасу, сразу растрогалась и выставила миску больших желтых груш. Казалось, уколи грушу иголкой - и она вся вытечет в миску.
– А татары живут?
– Есть три семьи.
– Значит, я слышал татарское имя. На пляже девушку называли Авой.
– Так это не татарское, - обрадовалась хозяйка его ошибке.
– Это же Григорий Фомич кликал свою дочку.
– Странное имя, - удивился Петельников.
– Звать-то ее Августой. А Фомич зовет Авой. Как собаку, прости господи. С другой стороны, и Августой звать неудобно. Одно бесиво получается.
– Что получается?
Капитан уже слышал, как она этим словом называла Букета, когда тот отказывался есть кашу.
– Бесиво, говорю, - объясняла хозяйка.
– Бесиво и есть бесиво.
Он понял: от беса, значит.
– А они местные, Фомич-то с Августой?
– Да, по Виноградной живут, последний дом, у табачного поля.
Ему сразу расхотелось есть. Ноги, его длинные ноги, сами собой переступали под столом.
Петельников определенно знал, что работает оперуполномоченным уголовного розыска не из-за денег. Он работал и не потому, что не мог бы найти другого места. Он работал не потому, почему работали многие люди, которые, раз ступив на определенную стезю, уже не смогли с нее сойти. Он работал и не ради звания, престижа или мундира… Любознательность, любознательность и любопытство двигали им на трудных розыскных дорогах. Он считал, что у человека, кроме таких известных инстинктов, вроде сохранения жизни и продления рода, есть инстинкт любопытства, о котором люди редко вспоминают. И он ничуть не слабее остальных.
Он вышел из дому и побрел по улочкам.
Петельников поднялся на гору, заглянул в санаторий, мелким шагом сошел опять в поселок и все-таки оказался на Виноградной улице, хотя собирался в местный отдел, к коллегам. И двинулся по ней, до ее конца.
Он усмехнулся. Ну, придет. Здравствуйте. Здравствуйте. Вы Григорий Фомич? Я Григорий Фомич. А это ваша дочь Ава? А это моя дочь Ава. Помидоров не продадите ли? Продам, а сколько кило возьмете?
Самодеятельность какая-то. И чего, спрашивается, так загорелся? Может, обида? Личная?..