Чертова баба
Шрифт:
Послушница подняла на Аню глаза… Показалось ли Светловой, что в них был неподдельный страх?
— Не хотите рассказать? — предложила она. Валентина Петровна вдруг вздохнула:
— Не терзайте меня. Я не знаю, что ответить на ваш вопрос.
Видно было, она никак не ожидала, что Светлова коснется этой темы.
— Почему вы скрываете то, что знаете? Почему не хотите мне рассказать о том, что видели?
— Ничего я не видела, — уже не слишком уверенно прошептала послушница.
И снова замолчала.
— Не правда.
— Правда.
«Ну, колитесь, колитесь!.. Точней, раскалывайтесь, Валентина Петровна!»
— мысленно гипнотизировала собеседницу Аня.
Она чувствовала, что та вот-вот почти готова ей что-то открыть. Но подталкивать, торопить послушницу было никак нельзя. Именно в такие моменты колебаний от одного неосторожного слова и даже от не правильной интонации люди замыкаются в себе. Кто ее знает, почему женщина так упорно молчит и боится Светловой все рассказать?
— Валентина Петровна… Пожалуйста… — почти умоляюще попросила Светлова.
— Ну, в общем… — наконец глубоко как перед прыжком воду вздохнула послушница. — Понимаете… Это случилось со мной первый раз уже больше года назад. Я тогда плыла на теплоходе, возвращалась домой, в обитель. Ну и вдруг меня осенило…
— Осенило?
— Да… Я решила навестить кое-кого!
— Вот как?
— Ох! — Ефимия тяжело вздохнула. — Не осенение это, конечно, было, не просветление… а наоборот, замутнение, видно!
— И что же случилось?
— Вот тогда-то и причудился мне, словно наяву приснился — а может, и правда задремала я тогда? — этот сон. Как будто…
Валентина Петровна еще больше понизила голос и стала объяснять Ане, какого рода кошмарные картины — ясные, словно это случается с ней наяву! — начали мучить ее с того самого дня.
— Ну, вот будто убивают меня — и вот именно таким манером!
Послушница кивнула на проткнутый ножом манекен.
— Может, это было предчувствие? — предположила Светлова.
— Возможно. Даже нож в этих снах точно такой же был…
— Но это ведь еще не все, что вы можете мне рассказать? — настаивала Аня.
— Не все, — согласилась Ефимия. И она стала говорить о том, что с ней случилось дальше…
— И вы молчали? Никому об этом ни слова? — удивилась Светлова, когда женщина, наконец, закончила свой рассказ.
— А что я могу сказать? Что все, что происходит, кажется мне опасным? И вызывает у меня безотчетный страх? И кому мне это поведать? В милиции?
Матушке-настоятельнице? Да в присутствии нашей игуменьи я и рта раскрыть не смею. Поймите, у нас тут, как в армии, такая же жесткая иерархия… Между мной и игуменьей расстояние, как Между рядовым и генералом. Меня и на порог ее покоев не допустят с этой белибердой.
— А мне-то почему ничего не хотели рассказать?
— Из-за того же… Вы бы, Аня, подняли шум, рассказали бы игуменье, сослались на меня… А матушка наверняка бы на меня рассердилась. Не прогонит, так взъестся! Она у нас страсть
— И по этой же причине вы ни словом не обмолвились о том, что вытащили тогда из стены нож?
Ефимия нехотя взглянула на Светлову.
— По этой же причине, Анечка, — призналась она. — Смотрю, народ сбегается любопытный — дай, думаю, уберу, а то ведь скандал настоящий получится.
— Мы обойдемся без него, — успокоила ее Светлова. — Совсем не обязательно обо всем говорить матушке-настоятельнице. Мы разберемся сами.
Наутро после кошмарной ночи Ефимия позвала для совета еще и свою подругу инокиню Ксению.
— И все-таки не могу представить, чтобы кто-нибудь из здесь находящихся сестер мог такое сделать! — заметила она Анне.
— Да! Поверьте… Мы просто не знаем никого, кто мог быть похожим на человека, способного на такое, — согласно кивнула Ксения.
— Можете — не можете, — довольно сурово прервала их Светлова. — Отбросим сантименты. Так с преступниками и бывает — никому и в голову не приходит, что они преступники; Потому и разгуливают на свободе.
— А что же делать?
— В общем, сестры, нужно пристальным предубежденным взором — понимаете меня? Предубежденным! — взглянуть на каждую из вновь прибывших и неизвестных вам паломниц. Сестры уныло вздохнули.
— Всех проверить?
— Всех. — — Их много.
— Ничего! Мне заниматься здесь такими расследованиями неудобно. Боюсь, что как только матушка-настоятельница узнает об этом.. А она ведь узнает?
— Мгновенно, — подтвердила Анину догадку Ефимия.
— То меня просто выставят отсюда вон.
— Да, вам этим заниматься не стоит, — кивнула и Ксения. — Мы лучше сами.
— Понимаете, — продолжала Светлова, — нужно приглядеться к каждой женщине. Разглядеть каждую отдельно и внимательно. А не так — вприглядку и вскользь, когда в зимних сумерках в одинаковой темной и длинной одежде снуют они в общей массе по двору!
— Хорошо, — согласилась наконец Ефимия. — Мы с Ксенией поговорим с каждой из этих женщин.
Та же цепочка случайных на первый взгляд происшествий. Так же, как было в Дубровнике, размышляла Светлова: кто-то преследует ее последовательно и настойчиво, пытаясь «свести на нет», причем проявляет при этом незаурядную изобретательность.
С той лишь разницей, что не было здесь пациента профессора Хензена, проводившего эксперимент по реабилитации своего больного.
Да и Светловой уже не верилось в случайности. Однако приходило в голову нередко самое невероятное.. Но как? Как ей это удается? Неужели сама?
Смогла-таки Анна напугать и спровоцировать подозреваемую? Подвигнуть ее, так сказать, к решительным действиям? Неужели эта старая неуклюжая жирная калоша Лидия Евгеньевна? Да нет! Куда ей! Да и Светлова сразу бы ее засекла. С таким «силуэтом» в монастыре, в общем, среди паломниц и послушниц и не было ни одной.