Червонные сабли
Шрифт:
2
Ленька воспрянул духом. Ведь он для того и перешел в разведку, чтобы найти заклятого врага Геньку Шатохина. Сколько времени прошло, а встретить его не удавалось. Ленька присутствовал на допросах пленных, внимательно прислушивался к их показаниям, надеялся, что вдруг отыщется след кадета Геньки, но тот исчез, точно в воду канул.
Был однажды случай, спросил невзначай у пленного казака: не знает ли тот офицера по фамилии Шатохин Геннадий. К удивлению Леньки, казак охотно заговорил:
– Как же-с, как же-с. Я их благородие очень даже хорошо знаю. Они теперича в Севастополе, в штабе главнокомандующего господина Петра Николаевича Врангеля служат.
– Да ты, наверно, придумал все это?
– с досадой сказал Ленька.
– Боже упаси. Зачем врать? Вот вам крест истинный, - и казак стащил с лысой головы папаху, перекрестился.
Если даже поверить казаку, что все это правда, как доберешься до Севастополя, как проникнешь в штаб самого Врангеля? Погоревал Ленька и совсем уже позабыл про этот разговор, как произошла встреча с девочкой Оксаной. У Леньки снова мелькнула надежда, когда комиссар эскадрона Павло Байда приказал ему собираться в разведку.
Когда Папаша уехал в штаб бригады, Оксана осталась на попечении разведчиков. Девочка быстро освоилась среди бойцов. И почему-то ей особенно понравился Ленька. Сначала разглядывала его издали, а потом подошла и притронулась пальцем к маузеру. И тут она заговорила, и не было никакой возможности остановить ее.
– Тебя Леней зовут, да? Сними сорочку, я постираю.
– Она чистая, - отозвался Ленька, косясь на товарищей.
– А рушник у тебя е?
– Нема.
– Чем же ты утираешься?
– Рукавом, - пошутил Ленька.
– Возьми мою хусточку, - сказала Оксана и сняла с головы ситцевый платок.
– Да отстань ты от меня.
Ленька подумал мрачно: попадется же такая жена, и беды с ней не соберешься - заговорит до смерти. И все-таки ему было жалко Оксану: чем-то она напоминала Тоньку - может быть, деловитостью или смелыми черными глазами.
Папаша вернулся быстро, и была объявлена тревога. Оксана не отставала от Леньки.
– Ты в «гуску» умеешь играть?
– В какую еще «гуску»?
– сердился Ленька.
– Я буду тикать, а ты меня лови. Ты будешь волком, а я гуской.
Ленька опасался: не слыхал ли эту чепуху кто-нибудь из друзей. А девчонка не отставала:
– Давай играть.
– Отвяжись!.. Не видишь, хлопцы в бой собираются?
Слово «бой» испугало Оксану. Она с жалостью глядела на Леньку, точно не верила, что мальчишка тоже пойдет в бои.
Кони, насторожив уши, ждали седоков.
3
В последних августовских боях все перепуталось, и часто трудно было определить, где белые и где красные.
В рассказе Оксаны было много правды. В селе Белоцерковке в самом деле находились белые, там расположился штаб Астраханского полка под командованием князя Шахназарова. Сам князь был на пути к Белоцерковке. Село заняла только часть его штаба с полусотней охраны. Врангелевцы думали, что окрестные села заняты своими частями, по крайней мере, так донесла разведка. Поэтому в штабе полка шла обычная жизнь, и никаких показаний на тревогу не было. Дежурный офицер штабс-капитан Каретников раскладывал бумаги, связисты проводили телефон. Второй офицер лежал на диване, задрав ноги на валик, и забавлялся со своим рыжим бульдогом, дразня его плеткой. Пес лежал возле дивана и лениво покусывал ремешок плетки.
Офицеры вели между собой негромкий разговор. Было жарко. Тот, кто лежал на диване, доводился родным братом самому Туркулу - командиру дроздовцев. Младший Туркул был капитаном контрразведки и отличался жестокостью. Пользуясь славой брата, он свысока смотрел на сослуживцев.
– Не обольщайтесь, Олег Иванович, - говорил Туркул, дразня собаку.
– Кто попробовал, как сладка даровая собственность, тот не откажется увеличить свой кошелек за счет ближнего. И заметьте: чем богаче этот ближний, тем сильнее страсть пограбить его.
– Не знаю, как насчет ближнего, - отвечал Каретников, молодой, но уже лысеющий офицер.
– Но я уверен, что частную собственность надо защищать всеми средствами, иначе воцарится хаос. И тогда каждый, именно каждый, захочет грабить, и остановить его будет некому. Собственность, как молитва, утешающая и радующая душу.
– Забыли сказать «и очищающая»...
– с иронией заметил Туркул.
– Вот именно, - серьезно заключил Каретников.
Штабс-капитан был человеком «либеральных» взглядов, но в вопросах собственности для него не существовало двух мнений. Именно соображения защиты собственности (у отца в годы революции отобрали два дома, лесной склад и магазин) заставили его в свое время пойти добровольцем сначала в деникинскую армию, а затем перебраться к Врангелю. Олег Каретников, окончивший калужскую Шахмагоновскую гимназию, хорошо помнил, как зимой 1918 года на лестнице гимназии выстроилась длинная очередь желающих «спасать Россию от большевиков», сражаться за «единую и неделимую». Разумеется, эти высокие слова были приманкой, а на деле все сводилось к защите частной собственности, к сохранению буржуазной власти. Потому и записался тогда в Добрармию Олег Каретников и уехал на Дон...
Три окна в доме выходили в поповский сад. Они были открыты настежь, и оттуда доносилась негромкая казачья песня:
...А как мне не плакать.
Слез горьких не лить?
Была молоденькой,
Я в люльке спала,
На возрасте стала,
К цыганке пошла...
За оградой слышался чей-то смех и стук топора: там, видно, рубили дерево.
Цыганка гадала,
Цыганка гадала,
Цыганка гадала,
За ручку брала...
Неожиданно распахнулась дверь и вошел молоденький поручик в белом кителе, на погонах которого были нарисованы чернилами звездочки - особый шик молодых офицеров, только что получивших повышение. Это был приятель Олега Каретникова - Геннадий Шатохин.
– Господа, поручик Михайлов привез из Аскании-Новы зебру.
– Что же, отличная закуска, - отозвался Туркул.
– По-моему, даже пикантно: шашлык из зебры.
– Представляю, что за гадость, - брезгливо проговорил Каретников.
– Почему?
– с удивлением спросил Шатохин.
– Полосатая: будешь жевать точно пижаму.
– Предрассудки, - сказал Туркул.
– Между прочим, - продолжал Шатохин, - в этом поместье немца Фальцфейна есть даже страусы. Одному из них офицеры привязали под хвост клочок бумаги и подожгли. Страус бежал так, что со смеху можно было околеть.