Червонные сабли
Шрифт:
– Врангеля?
– настороженно спросил Макошин.
– Так точно.
– Вы с ним знакомы?
– Одно время был близок к главковерху, как штабист, разумеется...
– Хорошо. У вас будет возможность рассказать об этом в штабе фронта.
Допрос Каретникова на этом закончился. Байда приказал часовому ввести второго.
Шатохин шагнул через порог с гордо поднятой головой. Кривая усмешка застыла на его тонких губах.
Присутствующие не обратили внимания на его вызывающий вид. Папаша прочищал трубку, Макошин вовсе ушел. Один Байда в упор смотрел на юнца.
– Кто вы?
– Поглядите и увидите, - с насмешливым превосходством сказал Шатохин.
– Прошу отвечать на вопросы, - одернул комиссар офицерика.
Вид у него был ощипанный: одна шпора позвякивала, другой вовсе не было. Китель с нарисованными на погонах звездочками был порван.
– Я офицер русской освободительной армии.
– Чернильный...
– заметил Папаша.
– Кого вы освобождаете?
– спросил Байда.
Шатохин ответил с апломбом:
– Россию.
– От чего?
– Не от «чего», а от «кого», - поправил Шатохин.
– Если вы знакомы с грамматикой, то должны знать, что по отношению к предмету одушевленному, каковыми являются люди, ставится вопрос «кто» и «кого».
– А я думаю о другом, - мрачно сказал Байда.
– Почему на вас военная форма, если вам еще нужно бегать в школу.
Любые муки готов был вывести Шатохин за то, чтобы к нему относились, как к офицеру. Сейчас он готов был лопнуть от обиды и ненависти.
– Вы хорошо знаете, почему я стал офицером... Из-за любви к вам.
– А мы не нуждаемся в вашей любви, молодой человек.
– Я не «молодой человек»!
– закричал Шатохин.
– И вообще прошу не затягивать допрос: отвечать больше не буду.
Всем надоела перепалка с мальчишкой. Папаша поднялся и подошел к нему.
– Сопляк ты, и больше никто! Ломаешься, как пряник копеечный. Снять бы с тебя штаны да выпороть...
Папаша вернулся к столу и сказал комиссару:
– Надо его отдать Леньке. Слыхал я, что у них давние счеты. Нехай выяснят...
6
Папаша как в воду смотрел. Ленька ходил под окнами во дворе и ждал, когда кадет «освободится», чтобы поговорить с ним по душам.
– Устинов, зайди в штаб!
– позвал вестовой.
– Знаешь этого хлыща?
– спросил Папаша и кивнул на Шатохина.
– Знаю, товарищ командир. Это сын помещика из-под Юзовки. Фамилия - Шатохин.
Пленный метнул на Леньку взгляд, полный удивления. Потом вспомнил, что, кажется, этот юнец сидел в автомобиле рядом с бородатым «полковником».
– Узнаешь земляка?
– спросил Папаша у Шатохина.
– Не имею чести знать... Первый раз вижу.
– И в последний, - добавил Ленька угрожающе.
Комиссар Байда что-то сказал Папаше и ушел. А командир обратился к Леньке:
– Вот что, забирай-ка этого стрючка, чтобы не болтался у нас под ногами. Делай с ним, что хочешь! Можешь посадить его на забор, и нехай кукарекает до утра. Или отправь его в Могилевскую губернию...
– Аминь, - добавил кто-то из разведчиков, и все поднялись.
Ленька вынул маузер.
– Пошли, господинчик...
На ступеньках встретилась Оксана. Со страхом она поглядела на пленного и шепотом спросила:
– Куда ты его ведешь, Леня?
– Иду с ним в «гуску» играть... А ну шагай веселей!
– ткнул пленному в спину дулом маузера.
Шатохин заложил руки в карманы и пошел.
– Иди, иди... Ишь притворился: «Не имею чести знать». А помнишь, как расстреливал меня на Маныче?
Кадет замедлил шаг, хотел что-то сказать, но промолчал, зашагал быстрее. А Ленька говорил ему в спину:
– Зато я хорошо помню... И твои подлые бумажки помню, которые нам, как мишени, прикалывали на грудь твои бандиты. Я до сих пор ношу на плече метку от твоей пули...
– Врешь, скотина, - сказал Шатохин, не оборачиваясь.
– Во всяком случае, если бы знал, то делился бы вернее.
– Не беспокойся, я сегодня тоже не промахнусь...
– отпарировал Ленька.
– Кадет - на палку надет...
Хотелось высказать врагу все, что накопилось в душе. Не имеет права жить на земле такой паразит. Правильно говорил Сиротка, что всякий буржуй за свое благополучие мать родную погубит. Буржуй никогда не насытится своим богатством: всех бы он раздел, обманул, ограбил, лишь бы увеличить доход. Истреблять надо таких! Стирать с лица земли!
– «Не помню». «Не имею чести»!
– Ленька передразнивал пленного.
– Забыл, как в Шатохинском твои бандиты убили шахтера Барабанова?
Шатохин замедлил шаг, обернулся и сказал глухим голосом:
– Мели, Емеля, твоя неделя...
– Я тебе покажу Емелю!.. Отца родного вспомнишь, святых помянешь...
– Знать тебя не знаю, - огрызался кадет.
– Знаешь... И Ваську знаешь, который тебя за ногу с лошади сдернул на речке Кальмиус.
Дорога спускалась в балку с обрывистыми каменистыми стенами. Ленька приказал пленному идти к скале, где из трещин росли выгоревшие на солнце кустики травы.
– Стой!
– скомандовал Ленька, поднимая маузер.
– Повернись лицом!
Шатохин не шевелился, уперся лбом в скалу и молчал, потом резко обернулся, и Ленька не узнал его: белые губы были сжаты, лицо перекосилось.
– Стреляй, подлец!
– Не спеши... Помолись своему буржуйскому богу...
– Стреляй, мерзавец!.. Ты потому храбришься, что в руках у тебя оружие, а у меня ничего нет. А если бы ты встретился мне в бою, тогда бы драпал от меня пуще зайца.
– Что ты сказал?