Червоточина
Шрифт:
Гостья подхватила ее и почти отнесла в комнату. Уложила на диван, ставший в эти дни неким перевалочным больничным ложем, и, строго сверкнув глазами, спросила:
– Есть в доме спиртное?
– Что ты, Зоюшка, я не пью, – вяло отмахнулась Зоя Валерьевна.
– Я спросила не об этом! – притопнула гостья.
– Должен быть коньяк в шкафу, на кухне… – Она стала подниматься, но Зоя шикнула на нее и сама метнулась к дверям кухни, скоро вернувшись оттуда с бутылкой коньяка и большой кружкой.
– Из кружки?!. – ужаснулась Зоя Валерьевна.
– Это вода, – мотнула головой гостья, поставила принесенное на журнальный столик и, не спрашивая, достала из-за стеклянных дверок шкафа две рюмки. Плеснула в каждую едва ли по глотку коньяку и протянула одну хозяйке: – А это лекарство. Пей!
Зоя Валерьевна попыталась протестовать, но взгляд Нормалевой был столь непреклонен, что она предпочла не спорить. Приподнявшись на локте, она приняла рюмку и выпила остро и будто бы даже и впрямь ободряюще пахнущую коньячную массу.
Зоя тут же забрала рюмку и сунула в освободившуюся руку кружку с водой. Когда Зоя Валерьевна после нескольких жадных глотков отняла ее ото рта, гостья удовлетворенно кивнула и сказала:
– А теперь рассказывай.
Зоя Валерьевна после глотка коньяку и впрямь почувствовала себя лучше. Во всяком случае, окончательно рассеялся «пчелиный рой» перед глазами и стало легче дышать. Положив руку в ладони севшей на стул возле дивана Зое, она стала рассказывать о том, что случилось после того, как та ушла домой. Точнее, даже не о том, что случилось, а о том, чего не случилось. Не вернулся Гена, не удалось дозвониться на его мобильный, не отвечал телефон Ненахова.
Зоя Нормалева внимательно слушала, с каждой минутой хмурясь все больше. Наконец, когда Зоя Валерьевна замолчала, она мотнула головой, так что огненного цвета волосы хлестнули воздух подобно молнии, и выдавила:
– Эх! Зря я от вас ушла!..
– А что бы изменилось, если бы ты осталась? – удивилась Зоя Валерьевна, высвобождая ладонь из Зоиных рук. И, спохватившись, поправилась: – То есть я хотела сказать, что мне бы с тобой, конечно, было легче, но все остальное-то… А о тебе я не раз думала, жалела, что ты ушла.
– Да я это как раз и имею в виду, что ты одна тут с ума сходила, а вместе бы нам легче было. Я ведь тоже… – Зоя махнула рукой. – Я тоже запаниковала, совсем голову потеряла. Оттого и отсюда сбежала, чтобы дома слезам волю дать. А еще… Еще я повторить хотела… Ну, с Соней еще раз связаться. Но куда там! В таком состоянии этого не сделать.
– Лучше бы ты и впрямь осталась, – вздохнула Зоя Валерьевна. – Поплакали бы вместе, чего уж нам друг дружку стесняться, беда-то у нас общая.
– Наверное, нам и правда нужно теперь вместе быть. И легче вдвоем, и – мало ли что, возраст-то у нас с тобой не девичий. Если, конечно, Гена против не будет…
– А чего ему быть против? Он к тебе хорошо, по-моему, относится. Даже, мне кажется, очень. – Зоя Валерьевна попробовала улыбнуться, но, увидев, как вспыхнула гостья, пожалела о сказанном. Хотела уже извиниться, но вспомнила вдруг о главном и подскочила: – Но Гены-то нет!.. Чего же мы сидим? А я и разлеглась еще!
– А что же нам делать? – отняла Нормалева ладони от пылающих щек.
– Как что? Идти к Игорю! – Зоя Валерьевна поднялась с дивана, покачнулась, но все-таки удержалась на ногах.
– А ты сможешь? И ты знаешь его адрес?
– Думаю, смогу… И адрес знаю, конечно. Гена с Игорем сто лет уже дружат.
На дворе было совсем темно. Фонари в их маленьком городе освещали в основном лишь проезжие части улиц, дворы же и подворотни тонули в полумраке, лишь немного разбавленном светом из окон ближних домов. Поэтому женщины поспешили выбраться на освещенную улицу и по пустынному в этот час тротуару пошли к главному проспекту, на котором и находился дом Ненахова.
Машин на дороге тоже почти не было. Пока они дошли до перекрестка, навстречу им попались всего две легковушки да обогнал один мотоцикл. Зоя Валерьевна обратила на него внимание, потому что пассажир, сидящий в коляске, показался ей странным.
– Посмотри-ка, – тронула она Зоин локоть, – мужчина-то забинтован как, лица не видно! И без сознания вроде, гляди, как голова качается…
– Да пьяный, наверное, вот и качается, – даже не глянув в ту сторону, ответила Зоя, занятая, видимо, совсем другими мыслями.
– Ну, не знаю, – проводила Зоя Валерьевна странный мотоцикл взглядом. Что-то нехорошее заворочалось вдруг внутри. Впрочем, она всегда сострадательно относилась к чужой боли. – Надеюсь, он его в больницу повез.
Но мотоцикл, доехав до перекрестка, свернул не к больничному городку, а направился в сторону парка и вскоре исчез из виду.
Видя, что подруга шагает, глядя только под ноги, полностью погрузившись в раздумья, Зоя Валерьевна не стала беспокоить ее разговорами, и до дома Ненахова они дошли молча.
Возле подъезда пришлось подождать, поскольку на вызов по домофону никто не ответил. Логичней было бы сразу повернуться и уйти, но почему-то и та, и другая Зои, не сговариваясь, остались возле двери в надежде, что кто-нибудь из жильцов войдет в подъезд или, наоборот, откроет его, выходя.
Зоя Нормалева продолжала о чем-то усиленно думать, а Зоя Валерьевна стала смотреть по сторонам, благо что здесь, на центральном проспекте города, свету хватало. И дома здесь, в центре, отличались от «хрущевок» и панельных коробок остальных улиц особой вычурностью. Каждый дом на проспекте имел свое лицо, свою индивидуальность, даже свой цвет. Они строились сразу после войны, и в их строительстве принимали участие пленные немцы. Обыватели судачили, будто эти здания потому и выделяются среди прочего жилого «ширпотреба», что их строили с немецкой основательностью, с внесением в архитектуру европейского колорита. Но это, конечно же, было глупостью. Здания проектировались ленинградскими архитекторами, и, разумеется, подневольные строители не могли внести в проект никакой отсебятины. Но тогда, в конце сороковых – начале пятидесятых, в стране сложилась некоторая архитектурная мода – дома старались делать красивыми, с намеками на классику. Зоя Валерьевна когда-то, в далекой юности, неплохо в этом разбиралась и даже собиралась после школы ехать в Ленинград, поступать в архитектурный. Но средств для этого в семье не было, и она ограничилась местным техникумом советской торговли. Хотя и сейчас, глядя на ярко-желтый фасад ненаховского дома, украшенный белой лепниной, разорванными фронтонами над арочными проемами окон, плоскими белыми пилястрами от цоколя до карниза под крышей, она чувствовала на сердце щемящую грусть от упущенных возможностей и неосуществленных желаний.