Чесменский бой
Шрифт:
«Наше адмиралтейство сначала не выказывало особой готовности в оказании помощи судам эскадры, но по просьбе русского посланника г. Мусина-Пушкина портовым властям было предписание быть с русскими моряками возможно любезнее и оказывать им всякое содействие и помощь».
В Портсмуте корабли Второй эскадры застали разломанный «Северный Орел». В это время его наскоро переделывали в плавучий госпиталь.
Снятые с «Орла» орудия Хметевский и Барш распорядились установить по транспортам. – Зачем? – удивлялись англичане. – Кашу маслом не испортишь! – отвечали
Трем, дополнительно нанятым в Англии для перевозки провизии, пинкам прикативший из Лондона Эльфинстон велел дать имена особ именитых: «Граф Панин», «Граф Орлов», «Граф Чернышев», а капитанами определил туда своих приятелей старинных: Дашингтона, Престона и Арпольда. На больший из пинков, «Святой Павел», контр-адмирал пригласил капитанствовать своего давнего компаньона по «черным рейсам» пьяницу Бодлея, которого русские моряки быстро и точно окрестили Балдеем. Прихватил с собой Эльфинстон в дальнее плавание и двух своих великовозрастных сыновей с зятем впридачу, положив им повышенное, жалование и своевольно присвоив лейтенантские чины вместо выпрошенных у Екатерины II мичманских.
– Московия страна богатая! – внушал он своим родственникам за утренней овсянкой. – Там всего навалом, а золота – что грязи!
Между делом отстроил Эльфинстон за казенный счет себе два особняка «для представительства» в Лондоне и Портсмуте, вступил в акционеры Ост-Индской компании. Широко жил контр-адмирал, с размахом!
А на эскадре обстановка накалялась с каждым днем. С молчаливого согласия Эльфинстона на корабли хлынули агенты британской разведки. Уверенные в своей безнаказанности, вели они себя дерзко и нагло. Дело дошло до обыска, который местные власти произвели на нескольких кораблях. Солдаты врывались, грозя оружием, штыками, потрошили худые матросские подушки, приказывали сбивать замки с дверей корабельных канцелярий.
Взрыв возмущения объединил офицеров и матросов эскадры, молодежь призывала к вооруженному отпору. Лейтенант Скуратов с нанятого транспорта «Святой Павел», получив доклад от матроса, что прибывший на судно английский офицер копался в крюйт-каморе, велел связать англичанину руки и пинком вышвырнул его с судна.
Дело сразу получило широкую огласку. Тотчас прикатил из Лондона взбешенный Эльфинстон и посадил лейтенанта под арест. В Петербург контр-адмирал отослал паническую депешу:
«Мне прискорбно сообщить о крайне неосторожном поступке лейтенанта Скуратова».
Дальше – хуже: корабли стали напоминать осажденные крепости, команды на берег не пускали, у трапов стояли вооруженные караулы…
Прошел январь, затем февраль и март, а Эльфинстон все не торопился покидать милую сердцу Англию.
Лишь в середине апреля под нажимом Петербурга вывел он эскадру в море.
Дул порывистый зюйд-вест. В кормовые подзоры кораблей хлестала волна. Неся все возможные паруса, капитаны наверстывали упущенное время.
В пятницу двадцатого числа, находясь в семнадцати милях на ост-зюйд-ост от южной оконечности мыса Лизард, Вторая эскадра попала в жесточайший шторм. Хуже всех пришлось и так едва
Взывая о помощи, на ноке фор-марса-реи вывесили фонарь. Капитан «Орла» Жемчужников* запрашивал «добро» на срочный разговор с адмиралом. Эльфинстон приказал продолжать плавание…
– Русские по природе своей трусы, – заявил он сыновьям, – по этой причине им никогда не быть настоящими мореплавателями!
Трюмы «Орла» были полны воды, а по гондеку гуляла хорошая волна.
Корабль разваливался на глазах. И тогда лейтенант Жемчужников своевольно повернул назад. Лишь чудом добрался плавучий госпиталь до ближайшего порта. Люди и грузы были спасены.
За Гибралтаром наконец-то установилась благоприятная погода. 20 мая корабли были уже на траверсе мыса Матапан. Плавание было успешно завершено, и теперь оставалось лишь дойти до Наварина. С попутным ветром это не более двух суток.
Но Эльфинстон внезапно велел ложиться эскадре в дрейф.
Двое суток качало корабли на пологих волнах, плескалась в бочках протухшая вода, маялись от тоски и неизвестности команды. Что задумал командующий – не знал никто. На третий день с «Саратова» заметили костры на вершинах далеких гор.
Бригадир Иван Барш протер глаза: над горами развевались Андреевские флаги – условные сигналы греческих повстанцев.
Дальше – просто. Об увиденном Барш передал на флагманский корабль. Командующий спал, а так как будить его по любому поводу было запрещено, капитан «Святослава» Хметевский своевольно выслал к берегу шлюпку. Проснувшийся Эльфинстон велел вернуть ее назад. Почему? Кто знает!
Высадка на берег была произведена лишь через сутки. Обратным рейсом на флагманский корабль привезли греческого священника, седовласого и степенного.
Войдя в кают-компанию, перекрестился он на образ Николы Чудотворца и, присев на стульчик, принялся рассказывать обо всем, что знал.
Затаив дыхание, слушали офицеры «Святослава» рассказ о славных делах Первой эскадры.
Недоверчиво косился на грека лишь Эльфинстон, которому переводчик на ухо передавал суть разговора. Выслушав священника до конца, контр-адмирал развязал тугой кошелек и выкинул из него на стол несколько золотых червонцев.
– На, – придвинул он деньги греку, – получай за свое шпионство!
Простоватый драгоман тотчас перевел все слово в слово. У старца затряслись от обиды губы. Возмущенно зароптали офицеры. А Эльфинстон продолжал:
– Бери, бери, или тебе этого мало? А может, ты, паршивый грек, подослан к нам и все врешь сейчас с умыслом злодейским?
Драгоман запнулся на полуслове, не зная, что ему делать дальше.
Священник встал, опершись на посох, гордо вскинул голову:
– Грек может схитрить перед ненавистным османом, грек может провести грека, но грек никогда и ни за что не обманет русского брата! – И, тяжело ступая, побрел к выходу.