Четверо со «Сринагара»
Шрифт:
— Это в самом деле написано на листьях? — спросил я.
— Да, на пальмовых листьях. Для подобных манускриптов использовались разные листья. Самый древний из известных мне написан на березовой коре и датирован пятым столетием до нашей эры. Но это именно пальмовые листья, — он сделал паузу. — Обратите внимание, как аккуратно выписаны буквы. Они сделаны стилом и затем вычерчены сажей. Поверите ли, мистер Скотт, манускрипты, значительно менее ценные, чем тот, что вы держите в руках, считаются святынями в Индии. Там их буквально боготворят и скорее
Я вернул ему манускрипт обратно.
— Почти как рукописи Мертвого моря?
— В некоторых случаях, да. Очень удачная параллель.
На мгновение я забыл, зачем я сюда пришел и чем закончилась наша беседа. Поэтому я сказал:
— Что ж, это все очень любопытно… но…
Он схватил манускрипт за края и поднял его перед собой в воздух. Я вдруг понял, что он собирается делать, и похолодел.
— Нет!.. — завопил я, пытаясь схватить его за руки, но было поздно.
Легким движением Сильверман переломил манускрипт о колено. Звук ломающихся деревянных пластин и рвущихся листов показался мне громким, как выстрел. Кусочки краски — красные, голубые, зеленые, золотые посыпались на ковер и усеяли его черные брюки, когда он опустил ногу на пол.
Я буквально потерял дар речи. Я пытался что-то сказать, но не мог, физически не в состоянии был произнести ни единого слова.
Сильверман ухватился за разорванные пальмовые листья книги и вырвал их из деревянного переплета, отбросив на ковер его обломки. Затем он обернулся ко мне с приятной улыбкой на лице:
— Я точно не знаю, сколько лет этому манускрипту… э… было. Я знаю только, что он пролежал несколько столетий в одном из индийских монастырей, прежде чем попал ко мне.
Говоря это, он медленно разорвал листы на части, сложил их все вместе и сжал в обеих руках, сминая ровные строчки санскритских букв и разноцветные фигурки рисунков.
Затем он растер все это между ладонями и усыпал ковер тонкой сухой пылью и мелкими обрывками листьев.
Я стоял, безмолвно уставившись на него. Наконец мне удалось с трудом выдавить из себя:
— Это… это безумие! — медленно проговорил я. — Это же бесчеловечно!
— Вовсе нет. Мир весьма человечен, мистер Скотт! Надеюсь, мне нет нужды разъяснять вам мою точку зрения?
Я повернулся и пошел к выходу. На полдороге я остановился, обернулся и посмотрел в лицо Сильверману.
— Вы очень старались, приятель! — сказал я ему. — Даже более того. По-моему, вы самую малость перестарались…
Я помолчал, наблюдая, как его лицо приняло недоумевающее выражение, затем продолжил:
— Вы слишком усердно пытались напугать меня, Сильверман. Сдается мне, что я искал убийц Велдена не там, где следовало. Вероятно, мне надо было начать в первую очередь с вас.
Ни один мускул не дрогнул на его лице, но, тем не менее, выражение его изменилось. Черты его не исказились, но тоненькие морщинки у глаз и губ, которых я прежде не замечал, внезапно вырисовались резко и отчетливо.
Наши глаза встретились, и мы некоторое время в упор глядели друг на друга. Затем губы его сжались, и он мягко произнес:
— Вы идиот!.. Вон отсюда!
Я не пожелал ему спокойной ночи, просто повернулся и вышел. Сильверман не провожал меня до дверей. Я открыл их сам.
Глава 15
Было около половины третьего, когда я встал, вышел в гостиную и удобно устроился на диване, пока Эллен возилась на маленькой кухоньке, что-то напевая себе под нос. Через час я заставил себя проглотить четыре ложки овсяной каши, запил все это черным кофе и был готов идти.
Но прежде чем покинуть гостеприимный «Стьювезент», я позвонил в Центральное бюро убийств. Когда я представился сержанту, ответившему на мой звонок, телефонная трубка рявкнула густым полицейским басом:
— Где вы пропадаете? Капитан все утро разыскивает вас!
— Я… вне пределов досягаемости. А что случилось с Сэмом?
Через минуту голос Сэмсона произнес:
— Шелл?
— Ага! В чем дело?
— Где тебя черти носят? Я обзвонил твою контору, квартиру и сотню-другую разных мест, где ты любишь околачиваться. Я уже подумал, что ты наконец позволил себя пристукнуть!
— Я был на новом месте, о котором ты еще не знаешь. А к чему эта паника?
— Никакой паники! Но, видишь ли, у меня имеется кое-что любопытное для тебя. Неожиданно усилился нажим сверху, и, кажется, все это вертится вокруг твоей персоны. В основном-то это, конечно, простые сплетни, но некоторая доля является вполне официальной. Убийство Велдена вызвало значительно больший интерес, чем следовало ожидать, и некоторые личности очень не любят тебя сегодня.
— Многие личности не любили меня еще вчера.
— Это другое дело. Недавно мне позвонил один комиссар полиции — он сам позвонил мне, чувствуешь? — и принялся задавать всякие вопросы о тебе, словно на викторине…
— А что за вопросы?
— В основном о неприятностях, в которые тебя угораздило попадать, о твоем характере, репутации, о том, не слишком ли часто ты пускаешь в ход свой кольт. Мне пришлось сообщить ему о бандите, которого ты пристрелил вчера.
— А ты сообщил ему о том, что этот бандит был нанят, чтобы стрелять в меня? И что мне таким образом пришлось расторгнуть его ангажемент?
— Конечно, сообщил! Но под тобой скоро начнет гореть земля, Шелл!
Да, вот таким был он, старина Сэм! О том, что ему самому становится слишком жарко, он даже не обмолвился ни единым словом.
— Некоторые весьма влиятельные люди поговаривают о том, что тебя давно нужно лишить лицензии, — продолжал Сэм. — Следующим на очереди будет, наверное, звонок из Центрального бюро. Я уже вижу тебя разгуливающим налегке без лицензии и без револьвера!
— Я тоже вижу. Но не надолго. Знаешь, кто стоит за этим внезапным интересом?