Четвёртая пуля
Шрифт:
Шагах в пятидесяти увидел стоящую лошадь. У ног ее распластался тот самый казак, которого он первым убил из винтовки. Да, наверняка сработано, наповал. Кто он был, этот дурной парень? Тот ли весельчак или Ефим, какая теперь разница… И когда Егор Федосеевич подогнал бричку, Сибирцев, поднатужившись – все-таки тяжелое оно, мертвое тело, – перевалил казака через борт, так что гулко стукнуло по днищу. Коня его за повод привязал к задку.
– Давай, Егор Федосеевич, трогай помаленьку.
Подъехали к бричке Маркела. Один из казаков, постанывая,
– Этого, – Сибирцев показал рукой на покойника, – давайте ко мне, там уже один есть. А раненого осмотреть бы, может, помощь нужна…
– Кому? – возмутился Маркел, но тут же махнул рукой. – А, черт с ними, делайте что хотите. Вон фонарь.
Сибирцев посветил на раненого, крови не было. Может быть, это был тот, на кого он обрушил свой приклад, тогда дело понятное. Или тот, кого отшвырнул от себя Маркел. И тут полная ясность. Отойдет. А кости что ж, кости срастутся. Но где же четвертый? И кони вот еще. Один Маркелов, этого надо пристрелить, чтоб не мучился, и один казачий – похоже, убит наповал. Маркел стрелял. Но где ж четвертый конь? Вот чудеса-то! Ни хозяина, ни коня. Значит, сбежал, испугался, не участвовал в драке, а они за криками, за пальбой и не заметили.
Второго казачьего коня Сибирцев тоже подвязал к дедовской бричке. Маркел тем временем обрезал постромки упавшей своей лошади, поднял под мышки раненого и легко, как младенца, сунул его на пол своей брички. Тот взвыл от сильного толчка, но Маркел грозно на него прикрикнул, и казак смолк. Потом он развернул бричку, отъехал на несколько шагов, вернулся к лежащей лошади, деловито вставил ей в ухо наган и выстрелил. Так же деловито и молча сел на передок и, обернувшись, крикнул Сибирцеву:
– Вы со мной?
– Если не возражаете.
– Прошу, – Маркел подвинулся, освобождая место рядом. – Егорий, езжай следом. – И через короткую паузу спросил: – Это вы – Сибирцев?
7
– Ну, что будем делать дальше? – глядя в темное пространство, спросил Маркел.
– Хотите добрый совет? – вопросом же отозвался Сибирцев.
– Слушаю.
– Сразу по приезде в Сосновку покойников и раненого надо сдать в милицию. Предварительно обыскав, естественно. Придумайте, зачем вы оказались в дороге в это время.
– А вы? – после паузы, не поворачивая головы, спросил Маркел.
– Со мной проще, – вздохнул Сибирцев. – У меня есть соответствующий мандат: всякие там заготовки и прочее. Обыкновенная липа, но печать и подпись секретаря губисполкома действуют безотказно. Проверено.
– Ну, вообще-то… – начал Маркел и замолчал.
– Убитые лошади на дороге сами по себе не валяются. Значит, вы выезжали в ночь. Причина? Навестить родню в Мишарине – исключается.
– Не понимаю вас, – насторожился Маркел.
– Сейчас поймете… Остановите, пожалуйста, растрясло, знаете ли, никакого спасу нет. – Сибирцев, кряхтя, слез на землю и, с трудом изгибая спину, прошел несколько шагов вперед по дороге. – Не хотите немного размять ноги? Эй, Егор Федосеевич, отдохни маленько. Сейчас дальше поедем… Я, собственно, вот о чем, – негромко сказал он, когда Маркел поравнялся с ним. – Вы, вероятно, мало что знаете, или, во всяком случае, далеко не все. А знать надо. Дело в том, что Павел Родионович был арестован.
– Да что вы?.. – деланно испугался Маркел, и Сибирцев его прекрасно понял. – Почему… был?
Вот оно: знает, но не все.
– Прошлой ночью, пытаясь избежать допросов и отправки в чека, в Козлов, он покончил жизнь самоубийством. С колокольни…
– Боже мой, – пробормотал Маркел.
А вот теперь – искренне, отметил Сибирцев.
– О судьбе Варвары Дмитриевны знаете? – сразу же спросил, не делая паузы, Сибирцев.
– Да, – сорвалось у Маркела.
Ну вот, значит, уже успел здесь побывать гонец. Но уехал он накануне самоубийства попа и потому ни о чем дальнейшем не знал. И Маркел не знает. А помчался он нынче в Мишарино выручать свояка, если это, конечно, удастся.
– О том, что у вас с Павлом Родионовичем были не просто приятельские, а близкие родственные отношения, в Мишарине знают? Как вы полагаете?
– Не думаю, – с сомнением протянул Маркел. – Разве что… А вы-то откуда знаете? – вдруг насторожился он.
– Я – другой разговор. Но о вас знают. И помнят вашу еще прошлогоднюю – на Покров, да? – гулянку, и как нынче, перед Пасхой, в свою очередь навещал вас святой отец, подарки привозил… Мужики рассказывали, но, между прочим, без всяких задних мыслей.
– Кто именно, не помните? – небрежно, но с явным напряжением в голосе спросил Маркел.
– Ох, да не упомню теперь. Случайный был разговор, я с ними и не знаком, в сущности, ни с кем, ведь с койки буквально вчера поднялся. А это возле храма было. В первый раз выбрался погулять, вижу, мужики колодец ладят, ну, присел, покурили, поболтали. Дед наш все порывался у Варвары Дмитриевны… Ох, ты, горе горькое! – тяжело, искренне вздохнул Сибирцев. – Ну да, все хотел народ наливочкой угостить. Вот тогда и зашла, по-моему, речь о том, что большой любитель батюшка по этой-то части, а следом, стало быть, и свояк всплыл. Вот, пожалуй, и все.
Большую наживку закинул Маркелу Сибирцев. Теперь надо было дать ему время все прожевать, обдумать и принять решение. Главное – не торопиться. Маркел и так знает со слов своего покойного родственника о том, кто таков Сибирцев, откуда он и зачем. Пусть теперь думает, что это Сибирцев его проверяет. Ибо при всем желании не смог бы взволнованный Павел Родионович повторить Маркелу слово в слово их ночную беседу. Ведь и выпили с отцом Павлом, и закусили, – как тут все упомнишь?..
– Ну что ж, – прервал тяжкое молчание Маркел, – скажу по чести, ошеломили вы меня. Однако давайте, действительно, обыщем разбойников.