Четвёртая пуля
Шрифт:
– Давай, давай, – грубо подогнал его Сибирцев, – дело говори. Живо!
Ах, черт, не вовремя эта встреча. Совсем не к месту. Наверняка стрелять придется. Уж этот-то действительно оголтелый враг. И рассуждениям тут не место.
Сибирцев машинально поднял лицо, чтоб отчетливее разглядеть Степака, и вдруг увидел, что глаза у рыжего враз округлились, а сам он стал медленно подвигаться к краю лавки. Неужели узнал? Ну?!
Рывком, с грохотом отбросил Сибирцев табурет и шинель, одновременно выхватил наган и, метнувшись к Степаку, упер дуло ему под скулу, так что голова у того запрокинулась, и коротким ударом ладони по лицу, как когда-то учил старый хунхуз там еще, в Харбине, лишил его сознания. Степак мешком завалился навзничь на лавку.
Второй мужик вскочил было, но не устоял – тесно было меж столом и лавкой – и осел оторопело.
– Руки! – грозно крикнул ему Сибирцев. – Одно движение – стреляю!
Мужик ошалело потянул руки кверху, стараясь одновременно сохранить равновесие.
– Выходи сюда!
Тот с трудом, глотая воздух и качаясь, выбрался.
– Кругом! – Послушно повернулся.
Сибирцев вдавил ему в шею наган и быстро охлопал карманы – пусто.
– Сапоги снимай! – Тот механически покорно стащил один сапог, другой. – А теперь ступай в тот угол и – мордой в стенку! Живо!
Сибирцев добавил огня в лампе и, не сводя глаз со стоящего, обыскал Степана. В его шинели нашел наган. Сдернув сапоги, уронил на пол нож. Поднял – хороший, жесткий, свиней колоть. Или людей. Выдернул из брюк Степана ремень и, перевернув его на живот, стянул запястья за спиной. Хорошо досталось рыжему Степаку, не рожа, а сплошной синяк. А как он кричал там, на острове? «Ах ты гад большевистский, комиссар! Я их за ребра вешал и всегда резать буду!..» Все, отыгрался, отвешался, сучья твоя харя!
Последнюю фразу Сибирцев произнес вслух и не сразу понял, отчего вздрогнул тот, второй, в углу. Покончив с одним, Сибирцев отхватил Степаковым ножом лямку от одного из мешков, подошел ко второму, стоящему с поднятыми руками.
– Руки за спину! – и тут же перехватил их крепкой лямкой, затянул узлом. – Все, голубчики. А теперь иди, садись, – он поднял опрокинутый табурет, – сюда! И все рассказывай. От кого, к кому. Да поживей! А то утро скоро, вернется Маркел Осипович, и, ей-богу, не завидую я вам, когда мы за вас вдвоем с полковником возьмемся. Ну? Живо соображай!..
А вот теперь уже все окончательно смешалось в голове гонца.
– Звать как?
– Иваном. Зеленовы мы.
– Братья, что ли?
– Да не, каки братья. Я к Степаку охраной приставлен. Ничаво и знать ня знаю.
– С каким делом шли? К кому?
– Так ета нам неизвестно, вы яво спроситя. Чаво со мной-та, я человек маленький…
– И с него спросим, – зловеще сказал Сибирцев. – И с тебя три шкуры спустим. Это я вам обоим обещаю. Вот из-за таких, как твой Степак, все наше благородное дело рушится, это за ваши зверства нас мужики ненавидят. Ох, не завидую я вам, когда придет полковник, нет, не завидую. Он и не таким языки развязывал.
Страх наливался в глаза Ивана Зеленова. Оттого, что никак не мог он взять в голову, к кому попали они – к чекистам или к своим, но каким-то странным: бьют, пугают, стращают, чего-то требуют, а чего – непонятно. И главное – за что?
– Кто вас послал? Ну, вспоминай!
Решил Зеленов, что лучше говорить правду. Уж больно ретивый да сердитый оказался их благородие. Ишь как Степака-то разделал, тот, бедняга, враз скукожился, и не хрюкнул даже. Кровавой соплей умылся. Нет, лучше правду. Тем более, что когда посылал гонцов ихнее благородие господин капитан Черкашин, тоже предупреждал, чтоб хозяину шибко не перечить. А кто он и как зовут – не сказал. Сказал только, что его приказ закон. А он, вишь ты, полковник, оказывается. И ежели у господина полковника такие вот на подмоге, то каков же сам-то!.. А велел господин Черкашин сказать, чтоб хозяин то оружие, что у него хранится, быстро, и к завтрему, перевез в Зимовский лес, там его ждать будут, а где, он знает сам.
– Еще что?
– Ета Степаку сказать велели вашему хозяину. Чаво – ня знаю.
– Ладно. Подождем, когда сам вернется.
Тупик. Дальше все будет зависеть только от Званицкого. Немного сказано, но и это важно. Где он, Зимовский лес, местные наверняка знают. Ну вот, будет им работенка. А теперь с этими.
Не давая возможности гостю опомниться и прийти в себя, Сибирцев распорядился быстро. С кухни вызвал перепуганного деда, поправил в его руках винтовку и сказал:
– Так держи, Егор Федосеевич, – при этом он грозно передернул затвор. – Ежели шевельнется, сразу стреляй. Я сейчас.
Он отодвинул в сенях бочку, убрал половик, выдернул доски и спустил в подвал Степака. Потом загнал туда же Зеленова.
– Смирно сидеть. Голос услышу – убью!
После этого закрыл лаз и сверху на доски накатил бочку. Все, не выберутся.
Дед по-прежнему держал винтовку наперевес, испуганно отстраняясь от нее всем телом.
– Давай сюда. Кончено. Отдыхай. И гляди мне, никому о гостях ни-ни. Понял?
Егор Федосеевич затряс бороденкой.
– Смотри-ка, день уже скоро… – Сибирцев покачал головой и взялся за мешки.
10
После полудня появился наконец хозяин. Был он сумрачен сверх меры, даже сильно растерян, будто от свалившейся на голову чрезвычайно неприятной неожиданности. Еле кивнул в ответ на приветствие Сибирцева, тут же, не сдержавшись, грубо отшвырнул табуретку, подвернувшуюся под ноги. Что-то, понял Сибирцев, крепко его расстроило, рассердило, если не сказать большего. Но не стал спрашивать. Продолжал по-прежнему сидеть на торце лавки, облокотившись о подоконник, и курил, поглядывая в окно. Сам расскажет, когда сочтет необходимым. Однако хозяин зол. Крепко зол.
– Ну, появились гости? – вопрос прозвучал резко, но как бы между прочим, вроде: «Какого черта вы тут?» – то есть вопрос, не требующий объяснений.
– А как же, – равнодушно ответил Сибирцев, не поворачивая головы. – Поговорили. Познакомились.
– И где они? – по-прежнему сухо кивнул хозяин.
Сибирцев молча показал в пол указательным пальцем и обернулся, привалившись спиной к окну.
Хозяин подошел к буфету, решительно раскрыл створки и начал что-то сосредоточенно там искать. Или вид делать. Похоже, он был в замешательстве.