Четвёртое измерение
Шрифт:
Вдруг показалось ему, что гостья совсем за спиной у него стоит, обернулся – нет, на стуле сидит, как и прежде сидела. Он снова примерился молотом и, не дождавшись ответа, начал наносить им мелкие частые удары по внешней стороне полотна.
– Так куда ж я без неё… – прошелестела женщина, как только в кузнице наступила тишина. – Так вот и таскаюсь…
– Что за модель хоть? Первый раз вижу такую, – крикнул оглохший от молота кузнец.
– Модель? – женщина встрепенулась.
– Ага, коса, говорю, интересная. Что за модель? – он обернулся. – Узкая – не литовская, но и не тяжёлая – не немецкая…
И
– Так не знаю, что уж черти выковали, то и взяла.
Данила как стоял, так и окаменел. Вот оно что! Черти…
Всё сходится: плащ, лица нет, коса в руках. Никак за ним пришла! А он ни уважения, ни почтения не выказал…
Жуткий ужас парализовал его. Не было возможности ни вдохнуть, ни выдохнуть, и только сердце его билось с такой силой, что ничего, кроме него, не было слышно, и, казалось, в этот глухой ночной час оно поднимет на ноги всю станицу.
Ну а как выказать почтение, коли она не представилась?! А с другой стороны, что она, всем представляться что ли будет: мол, Смерть, да, по вашу душу пришла, собирайтесь да за мной следуйте? Таким-то образом она половину клиентов своих растеряет: пока представляется, тех уж и след простынет.
– Да ты работай, работай, чего встал как вкопанный? Рассвет уж скоро. И так мы с тобой всех задерживаем.
И вдруг страх, парализовавший Данилу, взял и прошёл: а не отдаст он ей косу, не будет она больше ходить и жизни чужие забирать! Схватил Данила рукоятку и хрясь ею о колено – сломал на две части. Кинул нижнюю часть в жерло печи.
– Ты это чего? – женщина встрепенулась, резко встала, чтобы увидеть, что происходит. – Чего, говорю, удумал? Мне работать надо, а ты тут шутки шутить изволишь?
– А чего это ты притащилась-то? Да ещё посреди ночи? Не за мной ли? – сердце кузнеца не унималось.
– А… Это… Нет, не за тобой, – она махнула рукой, – расслабься. Косу заточить надо. Всего-то.
Но Данила вошёл в раж.
– А не будет у тебя больше косы! Не будешь больше ходить и людей жизни лишать!
– Да ты чего, никак помешался? – женщина усмехнулась. – Со страху что ли? Так ведь говорю – не за тобой пришла. Отдай косу, коли делать не хочешь!
– А не отдам!
– Хватит геройствовать. Всё равно никто его, геройство твоё, не оценит, никому оно не нужно. Все насмехаться только станут и пальцем на тебя показывать.
Данила тяжело засопел и, ничего не говоря, мрачно воззрился на пустоту в капюшоне.
– Да чего она тебе сдалась-то? – Смерть тяжело вздохнула.
– А того и сдалась, что без неё ты не сможешь никого больше умерщвлять. И не будет больше в мире ни бед, ни печалей, потому как все люди вечными станут.
– Да я и с ней никого не умерщвляю. А по поводу вечности – это не ко мне, это к Богу пожалуйте. Не компетентна я в таких вопросах.
– Ладно брехать! – оборвал её кузнец.
Смерть сделала шаг вперёд.
– А ну, отойди! – Данила развернулся всем своим мощным телом и угрожающе встал посреди кузницы.
– Идиот… Отдай косу! – женщина метнула на него острый взгляд.
– Я отдам тебе – а ты сразу людей косить? Ну уж нет!
– Так говорю тебе, дурень, не для этого мне коса нужна, – в темноте капюшона разгорались два зловещих огня.
Кузнец
– А для чего?
– Да тропа к раю заросла. Не ровен час, праведник скончается, а мы продраться через заросли к раю не сможем, и придётся мне его в ад, к чертям, от безысходности отправлять, не здесь же его оставлять… Не по правилам это… – Смерть сложила руки на груди и навалилась спиной на стену.
– Ишь, праведниками она прикрывается. А грешники что?
– А что грешники? С ними всё в порядке – тропа в ад протоптана хорошо, не успевает зарасти.
– Так что, получается, коса не для людей? – Данила нахмурился: уж больно неправдоподобным казалось ему объяснение.
– Да объясняю же – нет, не для них, – устало выдавила из себя Смерть.
– Как же так, не для людей?… – недоумевал кузнец.
– А зачем?
– Но ведь ты… Тебя ведь всегда с косой рисуют, как ты головы всем отсекаешь.
– Буду я ещё косу портить! Ты глянь на неё – не коса, загляденье! – она любовно окинула взглядом косу в руках у Данилы.
– А как же ты тогда их… убиваешь?
– А, ты про это… – Смерть вздохнула с некоторым разочарованием. – Да не убиваю я людей вовсе, я только встречаю их да до места назначения провожаю, ну а уж там передаю на попечение или ангелов, или демонов – это уж кто что заслужил.
Данила стоял в недоумении.
– Понимаю твоё затруднение, – продолжала Смерть. – Действительно, поначалу всё так и задумывалось, как ты говоришь, чтоб я с косой приходила да жизни людские забирала. Да только никого убить я так и не успела. Пришлось вот косу не по прямому назначению применять – не выбрасывать же такую красоту.
– Не успела?
– Нет. Не пришлось. Ведь первый же умерший человек умер не своей смертью. С того самого дня, как Каин убил Авеля, спасения мне от вас нет. То друг друга убиваете, то сами себя жизни лишаете. То губите других дурными намерениями, то с крыш прыгаете да пожары устраиваете.
– И что, прям-таки ни разу никого не убила?
– Да нет, тебе говорю. Кто в войнах погибает, кто – в катастрофах, кто – по глупости, кто – по злому умыслу, кто – в результате медицинского недогляда, кто – пьяный, кто – трезвый. Кого убивают оружием, кого – словом, а кого и дурным помыслом. А тот, на чью жизнь никто не зарится, так сам решает свести счёты с ней, – она посмотрела на свои руки, поправила плащ. – А были же времена!.. Как мне порой хотелось кого-нибудь жизни лишить! Да всё не судьба… Бывало, я только примерюсь, а он, глядишь, и уже стал чьей-то жертвой. Я поначалу расстраивалась, в депрессии впадала, жаловаться к Богу ходила, а потом привыкла. А сейчас и убивать-то не хочется… Да и… К тому же… – она понизила голос до шёпота, – тайна у меня есть.
– Тайна? – брови кузнеца поползли вверх. Н'a тебе! Даже у Смерти бывают тайны!
– Да. Но открою при одном только условии: косу отдашь, – она выпрямилась и уставилась прямо на кузнеца.
– Давай, говори, а я уж потом сам решу – отдавать или нет.
Смерть рассмеялась.
– Смелый ты парень, – сказала она. – Ну так смотри, коль не боишься меня.
И женщина одним движением руки скинула сначала капюшон, а потом и плащ. Данила опешил: такой неземной красоты в жизни он никогда не видывал.