Четвертое сословие
Шрифт:
— Есть простое решение этой проблемы, — не раз говорил ему Том.
— Никогда, — твердо отвечал Кит. Но что делать, если это станет единственным способом получить контроль над «Нью-Йорк Стар»?
— Никогда, — повторял он, но уже без прежней убежденности.
Еще час он смотрел все те же новости и перечитывал те же газеты. К половине восьмого он был в курсе всего, что происходит в мире — от Каира до Куинса — и даже в космосе. Без десяти восемь он спустился в лифте на первый этаж. Два молодых юриста уже ждали его. На них были те же костюмы, рубашки и галстуки, что и накануне,
— Доброе утро, Кит, — Том пожал клиенту руку. — Я заказал нам тихий угловой столик в кофейне.
После того как им подали три черных кофе и один с молоком, Том открыл портфель, достал два документа и протянул своему клиенту.
— Если она согласится это подписать, — сказал он, — 33,3 процента «Глоуб» будут у тебя в кармане — как, впрочем, и права на публикацию «Любовницы сенатора».
Таунсенд тщательно, пункт за пунктом, изучил документ и начал понимать, почему эти трое не спали всю ночь.
— Так, и что теперь? — спросил он, возвращая договор адвокату.
— Нужно забрать два векселя из банка Манхэттена. Мы должны стоять перед дверью в квартиру миссис Шервуд без пяти десять — нам потребуется каждая минута этого часа, если мы хотим подписать документы до появления Армстронга.
Армстронг тоже взялся за утренние газеты, как только их положили под дверь его номера. Переворачивая страницы «Нью-Йорк Таймс», он тоже думал, что бы он изменил, если бы ему удалось заполучить ежедневную нью-йоркскую газету. Дочитав «Таймс», он принялся за «Стар», но она ненадолго задержала его внимание. Он отбросил газеты, щелкнул кнопку телевизора и стал переключаться с канала на канал, чтобы убить время. После интервью с космонавтом он остановился на старом черно-белом фильме с Аланом Ладдом в главной роли.
Потом он пошел в ванную, оставив телевизор включенным — его ничуть не заботило, что он может разбудить Шерон.
К семи он уже был одет и с каждой минутой нервничал все больше. Он переключился на «Доброе утро, Америка». Мэр рассказывал, как он собирается решить проблему с профсоюзом пожарных и их требованием увеличить выходное пособие по сокращению штатов. «Врезать ублюдкам как следует!» — вопил он с экрана. В конце концов он выключил телевизор, после того как метеоролог сообщил ему, что день снова будет жаркий и безоблачный, температура поднимется выше сорока градусов — в Малибу. Армстронг достал пуховку из пудреницы Шерон и промокнул себе лоб, потом спрятал ее в карман. В 7.30 он позавтракал в номере, не удосужившись заказать что-нибудь для Шерон. Она еще спала, когда в половине девятого он отправился на встречу со своим адвокатом.
Рассел Критчли ждал его в ресторане. Не успев сесть за стол, Армстронг заказал второй завтрак. Адвокат достал из портфеля документ на нескольких страницах и начал подробно объяснять пункт за пунктом. Пока Критчли потягивал кофе, Армстронг проглотил омлет из трех яиц, заев его четырьмя вафлями с кленовым сиропом.
— Никаких серьезных проблем быть не должно, — сказал Критчли. — В сущности, это копия того же документа, что ее деверь подписал в Женеве — хотя, конечно, она не потребовала никакого тайного вознаграждения.
— К тому же, по условиям завещания сэра Джорджа Шервуда, она должна принять двадцать миллионов долларов — у нее нет другого выбора.
— Совершенно верно, — кивнул адвокат. Открыв другую папку, он добавил: — Когда они унаследовали весь пакет акций, все трое подписали обязательное соглашение, согласно которому, в случае продажи акций, хотя бы двое из них должны прийти к согласию в отношении цены. Как вам известно, Александр и Маргарет уже договорились между собой и назначили цену в размере двадцати миллионов долларов.
— Почему они на это пошли?
— В противном случае, по условиям завещания сэра Джорджа, они бы вообще ничего не получили. Он явно не хотел, чтобы они передрались из-за цены.
— А правило двух третей все еще действует? — Армстронг полил сиропом очередную вафлю.
— Да, интересующая нас статья выражена предельно ясно, — Критчли перевернул страницы уже другого документа. — Вот.
Он начал читать:
— «Если лицо или компания получает право быть зарегистрированным в качестве владельца не менее 66,66 процента выпущенных акций, такое лицо или компания вправе купить оставшиеся выпущенные акции по цене, равной средней цене, уплаченной таким лицом или компанией за акции, находящиеся в собственности такого лица или компании».
— Черт бы побрал этих юристов! Что означает эта белиберда? — спросил Армстронг.
— Как я говорил вам по телефону, если вам уже принадлежит две трети пакета акций, у владельца оставшейся трети — в данном случае, это сэр Уолтер Шервуд — нет другого выбора, кроме как продать вам свои акции по той же цене.
— Значит, я получаю сто процентов акций, а Таунсенд даже не знает, что «Глоуб» продается.
Критчли улыбнулся и снял свои полукруглые очки.
— Нам повезло, что Александр Шервуд поделился с вами этой информацией, когда вы встречались с ним в Женеве.
— Не забывайте, она стоила мне миллион франков, — напомнил ему Армстронг.
— Думаю, это не напрасно потраченные деньги, — сказал Критчли. — И если вы предъявите платежное поручение на двадцать миллионов долларов в пользу миссис Шервуд…
— Я договорился в Банке Нового Амстердама, что заберу у них поручение в десять часов.
— В таком случае, раз у вас уже есть акции Александра, вы будете иметь право купить долю сэра Уолтера за те же деньги, и он ничего не сможет с этим поделать.
Критчли посмотрел на часы и, глядя, как Армстронг поливает сиропом очередную порцию вафель, позволил официанту налить ему вторую чашку кофе.
Ровно в 9.55 лимузин Таунсенда остановился на 63-й улице перед элегантным особняком, облицованным коричневым песчаником. Он шагнул на тротуар и направился к двери, три юриста следовали за ним. Швейцара явно предупредили, что миссис Шервуд ждет гостей. Когда Таунсенд назвал свое имя, он лишь сказал: «Пентхаус», — и показал в сторону лифта.