Четвёртый Рим
Шрифт:
— Переживаешь за Мишу? Какая прелесть. — цинично протянула однокурсница Настя, но Миша лишь махнул на неё рукой.
— Тут столько всего того, за что даже мой отец посадил бы меня под домашний арест. — пояснил Артём не дожидаясь наводящего вопроса — С музыкой всё нормально, но вот алкоголь до восемнадцати и порошок, что вы тут разнюхали…
— Подумать только. Твою семью считают самой либеральной из всей Знати, но даже у вас многое под запретом. — притворно изумился Миша.
— У нас дома постоянные ограничения. — воскликнула Настя — Особенно для девочек. То нельзя,
— Ты слишком смягчила, назвав нас собственностью. — вмешалась в разговор подруга Насти — Света Головина. Она пошатывалась, а её бледное лицо было красным. До этого момента, Артём никогда не видел, чтобы девушка её возраста напилась настолько сильно — Мы ресурс, которым Дома пользуются, как душе угодно. Мне было двенадцать, когда меня познакомили с будущим мужем. Когда я увидела этого урода, то прямо при нём заплакала и просила маму и папу не отдавать меня ему. Получила лишь пощёчину, а вернувшись домой, выслушала от бабушки долгую лекцию про «долг перед семьёй и родиной».
От такого откровения оторопел не только Артём, но и Миша. Настя понимающе кивала, видимо будучи заранее посвящена в проблемы подруги.
— Мама с папой «жизнь прожили», они «лучше знают». А то что мой жених в два раза старше меня — ну так «муж — глава семьи» и должен быть старше. Тем более почётно — сын самого Илариона Ледникова.
Тут Миша присвистнул, и Артём понял почему.
— Без обид, но тут я твоих предков понимаю. — сказал Миша — Ледниковы — первая фамилия в Ирие. После Хозяина, конечно, но у Великого Благодетеля собственного Дома нет. Так что не расстраивайся Светочка. Можешь считать себя будущей царицей.
Света в ярости уставилась на него. Артёму на секунду показалось, что из глаз девушки исторглось пламя и сожгло бескостный язык Мишы.
Настя, понимая, что пьяная подруга себя плохо контролирует, обняла её опустив голову себе на груди.
— Надо было тебе бабой родиться! — прошипела Настя — Света после гимназии будет всю жизнь раздвигать ноги перед жирным извращенцем, который за своим пузом собственных ног не видит!
— Да я лишь высказал своё мнение. — ответил Миша примирительно подняв руки.
Артём фыркнул. Ему действительно было жаль девушку, хоть он и не питал никакой симпатии к сверстникам своего статуса, так как считал их чёрствыми и высокомерными. Ведь они все волновались только о своих проблемах, но не о бедах тех, кто им служил.
— Мнение, как дырка в жопе, есть у каждого. — не выдержав, брякнул Артём и тут же умолк, поняв, что поступил не по джентельменски, вступив в спор с хозяином вечеринки.
Но за Мишу, к удивлению, вступилась сама Настя:
— Савельев, чья бы варежка рот разевала. Уж ты то не строй из себя защитника женского достоинства. Вся школа знает о твоей секс-рабыне.
Артём, от неожиданного выпада, покраснел и едва не проглотил язык.
— Маша не рабыня.
— Да ну? — саркастично спросила Настя — Она сама тебе в трусы залезла? Или у тебя начался спермотоксикоз, а она не имела право отказать своему господину?
— Нет. — оправдывался Артём — Папа подарил мне её на день рожденья…
Он тут же умолк, поняв, что сказал лишнее. Тут в себя пришла Света.
— И ты теперь говоришь, что она не рабыня? Ты прав — она вещь, которую твой отец подарил любимому сыночку. Знал ведь, что на такого неудачника ни одна девушка равного статуса не посмотрит.
— Так, хватит. — оборвал её Миша — Не бабское дело, мужиков обсуждать. Закрыли тему! Я вообще о другом начинал говорить.
— Да. — согласился Артём, пытаясь скорее переменить внимание, на что-то другое — Речь шла об ограничениях в моей семье. Мой отец просто умеет разделять то что вы называете «молодёжным увлечением» на простые и «деструктивные». Музыку, не прошедшую контроль пропаганды, он не считает деструктивной, скорее просто другой. А вот наркотики, сам понимаешь…
Последующие часы подростки занимались беседами на различные темы. От самых стандартных для подростков, вроде кто с кем встречается, до политических. То опять на чьём то заводе бунтует чернь, то очередная выходка Долгорукой.
Но Артём чувствовал себя посрамлённым. Он воспринимал свои отношения с Машей чуть ли не как что-то чистое и возвышенное. Ну и плевать, что ему нельзя на ней женится, Артём считал, что она не почувствует разницы. Но на деле, он не многим лучше выходцев из Элит, которые разъезжают по трущобам и обесчещивают любых приглянувшихся девушек. Артём вспоминал лицо своей возлюбленной. Её заботливую улыбку и любящий взгляд. Он не дурак и прекрасно понимал, что когда отец выкупил её, то не спрашивал одобрения девушки. Но Артём пытался сделать пребывание Маши в их семье максимально комфортным. Он не унижал её и относился, как к любимой девушке. Так он думал. Перед глазами снова появилась улыбка Маши. Неужели она была ложной?
С этими мыслями, Артём пребывал ещё долгое время.
Время шло. Поведение подростков становилось всё развязнее, а разговоры всё более похабными и пошлыми. Одни девочки объясняли менее опытным подругам, что «задним числом» и в «устной форме», можно сохранить невинность до свадьбы, не отказываясь от добрачных половых отношений. Парни же хвастались своими любовными похождениями в ульях. Артёму становилось не по себе, когда кто-либо из них цинично рассказывал о том, как хорошо родиться «избранным». Можно испортить любую девку низкого сословия, не опасаясь наказания.
В какой-то момент Артём вместе с другими мальчиками участвовали в предотвращении начинающей драки между Глебом Ченковым и Ильёй Авгеевым. Оба, как оказалось, уже давно запали на одну и ту же девушку — Настю. Но алкоголь и наркотики позволили забыть про этикет и сдержанность. В ходе потасовки, были разломаны раритетная музыкальная стереосистема и игровая приставка с пометкой «SONY». Технологически устаревшее железо, по характеристикам, можно было сравнивать с современными аналогами, как деревянную дубину с плазмосаблей вольников. Но оно ценилось, как артефакты древней эпохи. Имея даже примитивный тетрис, ребёнок подчёркивал высокий достаток и статус родителей.