Четвертый Рим

Галечьян В.

Перечисленные категории не охватывали весь контингент учащихся. По особому госнабору поступали в лицей юноши с отхваченных у Москвы или оккупированных нерусским населением традиционно российских земель. Весьма солидную прослойку составляла умственно отсталая молодежь, которая, впрочем, была совершенно спокойна за свою будущность, как по собственной природе, не способствующей глубоким раздумьям о грядущем, так и ввиду основательной материальной поддержки со стороны мирового капитализма.

И в ряду многочисленных студиусов, попавших в лицей всевозможными и не всегда постижимыми путями, Луций занимал особое место.

Он единственный был доставлен сюда в полицейском фургоне и принят без каких-либо экзаменов или собеседований. Собственно в последнем было лишь формальное нарушение, поскольку способности юноши к наукам, унаследованные им от родителей, были известны. Нельзя сказать, что Луций попал в лицей против собственной воли, поскольку знал желание родителей направить его в лучшее учебное заведение Москвы и не видел причин противиться их воле. Вот только в тот день он остался без родителей, и их загадочное исчезновение вновь не давало ему покоя во время занимательной лекции.

Из допросов и бесед с ним Луций знал, что его родителей обвинили в финансовых хищениях в особо крупных размерах. Как будто бы они продали программное обеспечение неустановленным лицам на многомиллионные суммы, но было неизвестно, согласились ли они с обвинением, да и на что были потрачены эти невероятные капиталы. Никаких денег или их следов обнаружено не было, а образ жизни семьи никогда не свидетельствовал о сколь-нибудь приличном достатке. Еще более подозрительной делало всю эту историю полная невозможность не только встретиться с родными, но и получить какие-либо сведения о их нахождении уже в течение шести лет.

Луций поклялся отыскать родителей, и вот кажется впервые появилась у него пусть робкая, но все же надежда. За растущим в душе ожиданием встречи Луций даже не заметил окончания лекции.

7. СМЕРТЬ ШИВЫ

Утреннее занятие как всегда заменял диспут демократов с монархистами, и Луций решил его проспать. Тем более, что в очередной раз на его руках остался маленький брат, которого он не рискнул проводить в ночь. В общем, Луций счастливо вздохнул и перевернулся лицом к стенке, а спиной к будильнику, подоткнул одеяло под спину притулившегося к нему брата, но тут в дверь постучали.

— Клянусь Юпитером, нет покоя от педагогов, — воскликнул юноша и плотнее подлез под одеяло, но следующий сокрушительный стук заставил его взлететь над кроватью. — О боже, — простонал Луций, вооружившись оставленными нежданными посетителями нунчаками, ибо стук был не педагогический. Он скинул крюк с двери и поднял нунчаки над головой. Никто не вошел. Юноша немного подождал и тихонечко приоткрыл дверь наружу. Тотчас она с шумом распахнулась, и два выпускника втолкнули завернутого в простыню босоногого студента. Луций раскрутил над головой деревянные палочки, но узнав присутствующих, присмирел и отбросил их в угол. От шума проснулся братишка и захныкал, не смея высунуть голову из-под одеяла.

— От кого вооружился, — спросил Эол, староста выпускного класса, — от нас, что ли? — Он подобрал с пола нунчаки и передал вошедшему с ним великану в черной облегающей рубашке и с маленьким колечком в ухе. — Познакомься, — добавил он, не извиняясь что пришел в несусветно раннее время, — вот это и есть тот самый Луций, о котором я тебе говорил. — У тебя баба, что ли, ночует? — добавил он, мельком взглянув на кровать.

— Да нет, братишка припозднился, пришлось оставить, — буркнул Луций, пытаясь понять причину столь раннего визита.

Пути Луция с таким важным лицом, как Эол, перекрещивались крайне редко. Он знал, что тот пользуется полным доверием директора лицея и разъезжает по городу в какое хочет время; что касается приятеля Эола, то того он видел впервые.

— Ты поднимайся, — приказал Эол, — и парень твой пускай встает, у него наверное в школе занятия начинаются. Пусть мотает. Ты что, все диспуты подряд решил просыпать, учиться надоело...

— Так ведь гундосят одно и тоже! — возмутился Луций, однако покорно стал поднимать брата. — Да и потом тебе-то какое дело, как я на занятия хожу, я же не в твоем классе?

— Наглый, — удовлетворенно улыбнулся Эол. — Это хорошо. Тебя, я смотрю, не до конца патриции обломали.

— Да я тебе что, салага! — рассмеялся Луций. — Слава богу, год осталось отмучиться, и баста!

— Баста или не баста, это не тебе решать, — улыбнулся ему в лицо так и не представленный приятель.

Он стремительно закрутил нунчаки, и вдруг ударил бешено крутящейся палкой по ножке стула, на котором сидел Луций. Стул крякнул и перевернулся. Луций едва не упал под ноги Эолу, но вовремя выпрямился и встал.

— Молодец, — похвалил его Эол и придержал за плечо второго. — Хватит аттракционы устраивать. Этот парень вполне надежен.

— Ты, брат, не серчай, — словно нехотя проговорил чернорубашечник и спрятал законные Луциевы нунчаки себе за пояс. — Один вот серчал вроде тебя, а сейчас тихо лежит. — И он показал равнодушно на завернутое в простыню тело, которое перед тем оттащил в глубь комнаты.

— Труп? — побледнел от догадки Луций, так и не понимая, почему к нему пришли эти двое, и со страхом поглядывая на простыню. К его облегчению, человек под простыней шевельнулся и даже простонал что-то вроде: "Дай".

— Дай ему, раз просит, — посоветовал Эол чернорубашечнику, но тот покачал головой:

— Пусть оклемается, сейчас его что бей, что ни бей, кайфа не словит. Он у тебя в уголочке полежит, охладится, а после мы его унесем, — довольно любезно обратился он к Луцию.

— Да вы что, ребята, на меня вешаете?

— Не тусуйся, — прикрикнул на него Эол, подошел к лежащему и носком туфли скинул простыню.

Принесенный имел довольно благообразное, удлиненной формы лицо, крепкий загорелый, даже лоснящийся торс и все остальное, что положено обычному человеку. Вот только у него было четыре руки. Глаза лежавшего были крепко зажмурены, но в уголке рта прицепилась зеленой пиявкой сигаретка. Тотчас по всей комнате поплыл аромат ментола, смешанный с острым запахом анаши.

— Дебил Шива, — воскликнул в ужасе Луций, — из параллельного класса. Да нас затопчут.

— Не журись, дивчина! Он сейчас в великом Ничто и Нигде, а прежде чем очухается, мы его заберем. Он нам самим живой нужен. А чтобы ты не сомневался, мы ему сейчас маленький дурманчик под кожу залепим.

Чернорубашечник вытащил из кармана коричневую ампулу и одноразовый шприц с кривой иглой, потемневшей от частых впрыскиваний. Резким ударом о край стола выбил головку ампулы и, набрав полный шприц тягучей коричневой жидкости, засадил иглу в руку лежащего.