Четыре пера

Мейсон Альфред

— Я начал понимать, — сказал он, — еще в тот первый день на Хилл-стрит два месяца назад, что с вашей стороны есть лишь дружба. Мне помогла слепота. Видя ваше лицо и глаза, я наверняка поверил бы во всё, во что вы хотите заставить меня поверить. Но больше у вас нет этой защиты. Я же стал более сообразительным. По-настоящему прозрел. Впервые в жизни я наконец-то вижу.

Миссис Адер не шевелилась. Дюрранс, похоже, и не ждал ответа или признания. Он говорил с облегчением, как человек, сбросивший груз забот, давно его тревожащих.

— Мне стоило немедленно расторгнуть нашу помолвку.

Потому что я до сих пор твердо верю, что между нами должно быть нечто большее, чем просто дружба. Но я эгоист. Я предупреждал вас, Этни, эгоизм присущ слепому человеку. Я ждал и откладывал свадьбу. Изобретал предлоги. Заставил вас поверить, что есть надежда на излечение, хотя её не было. Потому что надеялся, как любой мужчина, что со временем ваша дружба станет чем-то большим. И пока оставалась надежда, Этни, я не мог вас отпустить. Я ловил в вашем голосе новые теплые нотки, новую энергию в вашем смехе, новый трепет в вашей музыке — я жаждал этого, еще как! Что ж, сегодня я сжег мосты. Я признался вам, что знаю — вы считаете меня лишь другом. Признался в том, что нет надежды на восстановление моего зрения. Я даже осмелился рассказать так долго хранимый секрет о моей встрече с Гарри Фивершемом и о том, какой он подвергается опасности. И почему? Потому что впервые сегодня вечером я услышал те признаки, которых так ждал. Новая нежность, новая гордость в вашем голосе, жизнерадостный смех — всё это я сегодня услышал. Вас покинула напряженность. И когда вы играли, вы как будто заставили скрипку говорить, как никогда прежде. Этни, Этни!

Но Этни сейчас была в закрытом садике, куда она отвела капитана Уиллоби этим утром. Здесь она оказалась одна, в сопровождении одного лишь колли, здесь она наконец получила так необходимые тишину и одиночество. Еще несколько слов Дюрранса, и от напряжения она потеряла бы благоразумие. Вся та стена из притворной привязанности к нему, которую она построила за последние месяцы, рухнула бы в одночасье.

Дюрранс уже заглянул за стену, изумленно заглядывал за нее в эту самую минуту, но Этни этого не знала и сбежала, чтобы ему помешать. Лунный свет растекался серебром по заливу, высокие деревья дремали под звездами, шум прибоя звучал не громче, чем журчание реки. Этни села на скамейку и попыталась впитать покой летней ночи, научиться у самой природы сохранять терпение и упорство.

Но события этого дня легли на её плечи непосильным грузом, и она не сумела. Только утром, на этом самом месте, она получила прекрасные новости и снова обрела Гарри Фивершема. Именно так она воспринимала сообщение Уиллоби. Утром она вновь его обрела, а вечером получила плохие новости и потеряла его, скорее всего, навсегда. Гарри Фивершем собирался расплатиться за свои ошибки, и Этни восставала против его щепетильности, которой он научился у нее же. «Неужели, — подумала она, — ему было мало? Восстановив честь в глазах одного из троих, он восстановил бы её и в глазах остальных».

Но он отправился на юг, чтобы присоединиться к полковнику Тренчу в Умдурмане. Этни ничего не знала об этом убогом и выжженном солнцем городишке, о царящем в нем варварстве и ужасах тюрьмы. Но капитан Уиллоби сделал достаточно намеков, чтобы наводнить ее воображение кошмарами. Он предложил рассказать, что означает плен в Умдурмане, и она заломила руки и отказалась слушать. Существуют ли пытки, которые там не практикуют? Возможно, прямо сейчас, в эту летнюю ночь... Но она не смела даже думать об этом...

Звук бьющего о берег прибоя напомнил ей музыку реки. Он перенёс мысли Этни к той давно знакомой реке, что журчала и шумела перед ней пять лет назад, другой летней бессонной ночью, до самого рассвета. Этни никогда ещё не тосковала так по своей родине, по её бурым холмам и быстрым потокам, даже когда вечером у окна смотрела на играющий в ручье свет. Донегол был её святыней, и казалось, там она была в стороне от земной суеты. Ее сердце рвалось туда. Внезапно Этни охватило отвращение к собственной скрытности, интригам, увёрткам, среди которых она жила — и должна продолжать жить.

На нее накатилась усталость, но решимость никуда не делась. Она не должна испортить еще одну жизнь. Завтра она соберется с силами и начнет сначала. Дюрранс никогда не узнает, что она думает о другом.

А тем временем Дюрранс завершал свое признание в гостиной.

— Как видите, — сказал он, — до сегодняшнего вечера я не мог заговорить о Гарри Фивершеме. Потому что боялся, что это слишком глубоко вас ранит. Я боялся, что вы до сих пор о нем помните, несмотря на пять прошедших лет. Конечно же, я знал, что вы мой друг. Но сомневался, что он для вас — тоже лишь друг. Но сегодня я могу рассказать об этом без страха.

Теперь он уж точно ожидал ответа. Миссис Адер, по-прежнему стоявшая у двери, услышала, как он зашевелился в темноте.

— Этни! — произнес он немного удивленно, и поскольку ответа снова не последовало, встал и подошел к креслу, где сидела Этни.

Теперь миссис Адер его увидела. Дюрранс схватился за спинку кресла и нагнулся над ним, словно думал, что Этни сидит, наклонившись вперед и положив руки на колени.

— Этни, — повторил он, и это прозвучало еще более удивленно и озадаченно.

Миссис Адер показалось, что Дюрранс опасается обнаружить Этни в слезах. Будто он задумался, был ли он прав, напомнив Этни о былом, может быть, тень Фивершема вовсе и не встала между ними. Дюрранс наклонился ниже, и вдруг громко звякнула струна скрипки. Этни оставила скрипку на кресле, и Дюрранс наткнулся на нее.

Он выпрямился и стоял не шевелясь и молча, в ошеломлении. Пару раз он провел рукой по лбу, но не стал больше окликать Этни, а шагнул к открытой двери.

Миссис Адер застыла, задержав дыхание. Их разделял только порог. Лунный свет лег на Дюрранса, и она увидела, что он понял — рядом кто-то есть.

— Этни, — в третий раз повторил он, теперь с мольбой.

Дюрранс робко протянул руку и прикоснулся к ее платью.

— Это не Этни, — сказал он, вздрогнув.

— Да, это не Этни, — быстро отозвалась миссис Адер.

Дюрранс шагнул назад и на некоторое время умолк.

— Куда она ушла? — спросил он наконец.

— В сад. Выбежала на террасу и молча промчалась вниз. Я увидела её со своего кресла. А потом услышала, как вы говорите в пустоту.

— А сейчас вы видите её в саду?