Четыре повести о Колдовском мире
Шрифт:
И так далее. Простые вопросы, вопросы не такие простые, вопросы, которые требовалось обдумать… но времени на обдумывание не было. Нужно было отвечать сразу. И не важно, успел ты подготовить ответ или нет. Односложный ответ «да» и «нет» не принимался, вопросы обрушивались один за другим на новую жертву.
Во всех этих вопросах, однако, можно было усмотреть порядок, некий шаблон. Шэдоу научилась такой шаблон выявлять. В магии все обстояло намного тоньше. В данном случае экзаменаторы, заметив слабость, сразу же на нее набрасывались. К силе они придирались тоже. Шэдоу хорошо разбиралась в морских вопросах и в стратегии боя; историю братства знала назубок, зато вычисления ей не слишком давались, да и с лошадьми чувствовала себя не очень
— Расскажи нам о женщинах и их Силе.
Вот, значит, как. Ее вычислили. Она была почти рада тому, что скоро настанет конец.
Они молча ждали. Она постаралась напрячь мозги. Сокольничьих обучали цветам магии, учили избегать их; они знали кое-что о ведьмах и их искусстве: каждый мужчина должен знать своего врага. Но ведь об этом уже кто-то только что рассказывал. Дансер осторожно попытался изобразить должную ненависть к женщинам в целом и к ведьмам в частности.
— Женщины, — медленно начала она со скованностью, которую можно было при желании принять за отвращение, — не стоят того, чтобы о них думать. В давние времена нас по их вине заманили в ловушку и управляли нами. Эсткарп до сих пор платит за эту глупость. Мы заплатили и теперь вознаграждены. Та, проклятая, мертва… Йонкара. Имя ее лишний раз трудно произнести. Женщины ее племени расселены по разным местам, чтобы она с их помощью не воскресла. Она — враг, о котором мы не должны забывать. Нам необходимо засеять поле смерти, чтобы на нем поднялась и расцвела жизнь братства. Через эту тень мы должны выйти к свету. Говорят, — добавила она осторожно, — что ни один мужчина не будет сильным, если доверит свою силу женщине; и все же без женщины он не появился бы на свет. Нас не учат ненавидеть и презирать женщин. Нас учат ненавидеть и презирать то, за что они воюют. Вот против этого нам и нужно вести вечный бой. Так учат нас учителя. И так должно быть.
Она замолчала. Горло ее болело от усилия, оттого, что она говорила чужие, заученные слова. Она жила во лжи, но так и не выучилась лгать, даже перед угрозой смерти.
Командующий молчал. Молчали и капитаны. Сокол расправил крылья, прошипел и тут же замолк. Никто не встал. Никто не обнажил меч, не обличил самозванку, не объявил громогласно правду. Учащиеся, несмотря на многолетнюю тренировку, чуть не падали от изнеможения. Айэс легонько прислонился к Шэдоу, делая вид, что просто стоит рядом, плечо к плечу. Фокус, которому все обучились за это время. И она, в свою очередь, оперлась на него, давая отдых уставшим ногам. Не глядя на него прямо, заметила боковым зрением, что лицо его было страшно бледно. Шрам на щеке так и останется у него на всю жизнь. И тут она неуместно подумала, что внешность его это не испортит.
Командующий поднял руку.
— Ты.
Мэйд вздрогнул и чуть не упал. Но вышел вперед, пошатываясь. Затем Дансер и Сноукэт. Потом повисла долгая пауза. Шэдоу стояла с остальными, слишком усталая, чтобы прийти в отчаяние, но достаточная сильная, чтобы разгневаться. Ладно, пусть эти старые дураки исключат ее и Дауничика (тот не смог выдержать безжалостного испытания). Но ведь Айэс был среди них лучшим. Как они посмели исключить его?
Командующий легонько наклонил голову. Айэс неохотно вышел вперед, оглядываясь назад. Шэдоу натянуто улыбнулась. Ну, теперь не так все плохо. До сих пор ни одна женщина так далеко не прошла.
— Ты.
Она моргнула. Дауничик выглядел так же, как всегда: чуть перекошенный, немного замкнутый и ничуть не удивленный. Он не двинулся. Глаза пронзили ее. И тут ноги ее шевельнулись и вынесли ее вперед. Отупевший мозг ее вдруг окатила дикая смесь разнообразных чувств — и облегчения, и протеста, и ужаса. Не прошедшего испытание учащегося вывели из зала. Заговорил Командующий. Сам порядок перечисления имен означал оценку их ответов. Названный последним имел высший
И опять ее охватил гнев. Лучшим был Айэс. Она же — лгунья. С ее стороны все было ложью. Теперь помощи ждать было не от кого. Соколы снимут с нее маску. Она всегда знала, что это так и будет.
Последнее, самое правдивое испытание было абсолютно простым по форме. Каждый испытуемый в сопровождении брата уходил в маленькую комнату без окон. В каморке этой стоял табурет и горела лампа. Там и надо было, замирая от страха, ожидать своей участи… если у испытуемого оставался еще страх после первых двух этапов. У Шэдоу страха не было. Она отнеслась к последнему экзамену с терпением, к которому приучена с колыбели каждая женщина. Сила ее была подобна ножнам. Шэдоу могла потерпеть поражение, но бороться собиралась до конца, дабы не посрамить чести своего пола.
И вот она стоит в одиночестве под безжалостным небом. Ей припомнилась улыбка брата Элмери. Он дал ей тогда перчатку сокольничьего и алые ленты пут. Как он тогда сказал?..
— Будь сильным, воин, и лети высоко. Крылатый лорд да благословит твою охоту.
В этом состоял весь ритуал, и этого было достаточно. Шэдоу была сейчас в святом месте, сердце Соколиного гнезда. Она стояла на вершине горы, в Храме Крыльев. Крыша храма — небо, стены — бескрайние воздушные пространства, пол — живой камень, сформированный и выточенный ветром. В том месте, где полагалось быть алтарю, возносился к небу каменный зубец. А на нем — соколы.
Настоящие соколы. Не черные самцы с белой грудью, прекрасные крупные и мудрые птицы, боевые братья воинов братства. Нет, это были самки, в полтора раза крупнее своих братьев-соколов, мудрее их и во много раз опаснее. Они были белыми, как облака, и перья на крыльях, хвосте и груди отливали серебром, как облака. Глаза их горели золотым огнем.
Шэдоу, как кролик, замерла под их взглядом. Этого она никак не ожидала. Говорят, что соколы либо изберут, либо откажут. Но сейчас она стояла перед большими птицами, королевами, неприрученными и не желающими приручаться. Они слыли полулегендарными птицами даже здесь, в Соколином гнезде, хотя именно они и нашли, и облюбовали это место. Чужакам они не показывались и редко снисходили до братьев. Места их гнездования хранились в секрете. Никто-не знал, как они спариваются и растят птенцов. Сокольничьи знали, что самцы и самки живут отдельно, и не удивлялись этому. Молодые самцы, только что покинувшие гнездо, и те, что не избрали себе брата, охотились в компаниях, как люди. Как учили Шэдоу, в таких компаниях они являлись на избрание.
В мозгу Шэдоу прозвучал смех. Смеялись соколы. Смех был дикий и холодный. Она разобрала слова: «Невежество! Да ведь это только неизбранные собираются в стаи, как скворцы».
Кто это говорил, она не поняла. Возможно, это не имело значения. Они смотрели на нее, не мигая. Их было столько, сколько пальцев на обеих руках, сосчитала она, да еще один.
«Не избранные, — продолжал беззвучный голос, — нами. Те, что похуже, находят себе товарищей среди бескрылых мужчин, — в словах их не было издевки, простая констатация факта. Самка избирала себе самца. Самец, не избранный самкой, выбирал себе человека».
Шэдоу почти рассмеялась. Какая ирония. Интересно, знали ли об этом братья? А если знали, то, значит, волей-неволей жили с этим: признавали, что по значению они ниже женщины, даже если эта женщина — самка сокола.
— И прежде чем самцы изберут, — сказала она, стараясь вникнуть в услышанное, — вы изучаете человека, которого надо избрать.
Опять смех. В ледяном этом смехе на этот раз проскакивали горячие искры нетерпения. «На это хватит ума и невылупившемуся соколу». Одна из птиц расправила крылья. Она сидела на самой вершине. Шэдоу встретилась с ней глазами. Птица мысленно обратилась к ней, по всей видимости, не желая тратить время на вежливое предисловие: «Эй, ты, новичок. Ты не похож на остальных. Подойди-ка поближе и дай нам разглядеть себя».