Четыре с лишним года. Военный дневник
Шрифт:
– Бой!
Буфетчик в золотой чалме, белых шароварах и золотых тапочках появился в тот же миг.
– Айс энд колд вате, – так же хрипло, но уже вполголоса произнёс незнакомец.
Буфетчик обернулся в мгновение ока, вернувшись с большим серебряным подносом, на котором стояла большая запотевшая бутылка минеральной воды и большая серебряная салатница со льдом. Незнакомец жестом показал на наш стол, и индус, бормоча что-то вежливое, поставил поднос.
– Гоу эввей, – уже совсем тихо, но по-прежнему хрипло произнёс незнакомец. Буфетчик, не переставая кланяться, спиною вперёд зашаркал в
Теперь уже мы все трое, сидевшие за столом, удивлённо воззрились на благодетеля.
– Меня зовут Джонни. А вы – русские?
– Да, – за всех ответил я, поднимаясь.
Незнакомец оказался неожиданно маленьким. На нем была белая широкополая шляпа, чёрная шёлковая рубашка с закатанными до локтей рукавами, белые удлинённые шорты и светло-кофейные лаковые босоножки с узкими носами. В общем, одет он был дорого и стильно. За худощавостью его ощущалось натренированное сильное тело.
– Джонни! Я – из Америки, – произнёс незнакомец и протянул руку.
Я представился и пожал ему руку.
– Не удивляйся, что я хорошо говорю по-русски: я несколько лет работал в России. Я был разведчиком, был на нелегальном положении до провала. А теперь, как и вы – просто турист. Я правильно всё говорю по-русски, или что-то не так?
– Правильно, только…
– Значит – что-то неправильно! А как по-русски точно выразить «гоу эввей»?
– Пошёл вон! – на миг задумавшись, ответил я.
– Замечательно! Конечно – «пошёл вон!» Спасибо. Я побегу догонять своих друзей, извините, что обеспокоил вас своим вниманием.
Джонни ослепительно улыбнулся и, развернувшись на каблуках, пошёл на выход. Не было слышно только звона шпор.
Я ничего не могу интересного рассказать об Америке или американцах, потому что никогда не был там. Все мои представления о них чисто интуитивно собирательные и, скорее всего, поверхностны. Вся моя Америка – это четыре встречи с Джонни.
Второй раз он попался на нашем пути, когда мы с директором Облпотребсоюза и героем обороны Сталинграда, членом КПСС с 1943 года, Николаем Ивановичем Шилковым стояли в ботаническом саду города Хайдарабад под большой кокосовой пальмой и старались определить – зрелые орехи или нет. Неожиданно к нам подошёл третий, это был Джонни. Он подошел к нам, как к старым знакомым: улыбаясь и протягивая руку. В другой он держал свёрнутые в трубочку листья бетеля. Он старательно, не торопясь откусывал от зелёной трубочки и, пожевав, смачно сплёвывал густую струю в сторону.
Я знал, как готовится это местное экзотическое снадобье, своего рода лёгкий наркотик. Обычно чёрный полуголый индус, сидя на корточках, набирает своими грязными щепотями из маленьких жестяных коробочек протёртые в порошок местные травы, а потом, поплевав на ладонь, растирает всё это на своей жилистой ляжке, превращая порошок в тонкую колбаску. Эту колбаску он завёртывает в листья бетеля, заклеивая полученную трубочку своей липкой слюной. Вот эту трубочку и жевал сейчас Джонни.
– Джонни, как вы можете это? Это же опасно! – спросил я.
– Ну, что вы! Чепуха! Я использую лучший антисептик в мире. Его разрабатывали по заказу ЦРУ, а я верю американским лекарствам. В тропиках я регулярно его потребляю и жру всё что попало, а в Париже я регулярно вкалываю себе в ляжку пенициллин. Пять миллионов единиц – и не страшны ни сифилис, ни триппер. Опасно?! Это что же: быть в Париже и не попользовать парижанок? Дудки! Я правильно использовал это слово?
– Правильно, – успокоил я Джонни.
Джонни очень хорошо использовал русский язык, чувствовался лёгкий акцент, но было и легкое недоверие к его американскости.
– А вы, как и все русские, опять задумываете что-то противозаконное?
– Да нет, – ответил я, – мы просто думаем: созрели эти орехи или нет?
– Не надо думать! – и тут я услышал уже знакомый хулиганский свист, на который мгновенно, как из-под земли появились несколько худеньких маленьких и испуганных подростков-индусов.
– Так надо же лестницу, – недоумённо пролепетал Николай.
– Не надо, – сказал Джонни. И уже обращаясь ко мне: – Скажи им!
– Я вонт зис нат, – произнёс я, стесняясь своего английского и показывая пальцем на вершинку пальмы. Джонни к тому времени уже вертел в пальцах долларовую бумажку.
Мгновенно мальчик-индус, как-то необычно обхватив ствол и перебирая голыми ступнями перед собой, полез на пальму. При этом он умудрился прихватить ещё и длинную палку, засунув её под набедренную повязку.
Через три минуты я держал в руках огромный орех, не зная, что с ним делать дальше.
Пляжи Индийского океана прекрасны, а Бенгальский залив – это всё равно океан. Мы здесь несколько дней купались, ныряли и учились кататься на длинных и узких, похожих на маленьких акул, досках. Здесь же на пляже мы ели какие-то ракушки, креветок и вкусных маленьких жареных рыбок, покупали в ларьках солнцезащитные очки, бейсболки. Каждый день наша гид Пушпа пересказывала нам мировые новости, которые мы выслушивали, подрёмывая на плетёных лежаках. Её папа был новым миллиардером, владельцем огромных плантаций конопли на границе с Пакистаном, и это давало ей свободу и право быть отвязанной в своих мнениях и комментариях. Мы слушали её с интересом.
Джонни появился в третий раз на моём горизонте в самый ответственный момент. Я собирался купить за двести долларов «каратник»-бриллиант хорошей чистоты и огранки с сертификатом ювелирного магазина. Два солидных индуса в белых полотняных костюмах уговаривали меня полдня на ломаном англо-французском языке. Иногда они пытались подключить Пушпу, но та только улыбалась. За это время я успел несколько раз искупаться и поужинать. К вечеру я был готов: цена упала с пятисот до двухсот долларов. Пляж уже пустел.
Я лез за деньгами, когда над нами вырос низкорослый Джонни. Он даже не поздоровался, а просто и безапелляционно взял у «ювелиров» камень, аккуратно уложенный в синюю коробочку, и, чуть-чуть повертев его перед носом, стал оглядываться. Увидев на соседнем лежаке брошенную кем-то маску для ныряния, он взял её и презрительно спросил у индусов:
– Кварц?
– Кварц! – ответил индус.
Джонни провёл по стеклу камнем и покачал головой с удивлением и удовлетворением: царапина была убедительной. Он с минуту с подозрением разглядывал ювелиров, и вдруг лицо его посветлело. Он отошёл на пару шагов и наклонился над большим валуном-булыжником.