Четыре с лишним года. Военный дневник
Шрифт:
2
Пообедали мы в каком-то маленьком кафе-ресторанчике, где столики стояли между огромными камнями волнорезов, и брызги моря долетали до нас, и крики чаек были похожи на крики наших, волжских чаек. Рыбаки вытаскивали огромными крючьями из своих вонючих лодок шевелящихся рыб, и мы пальцем показывали, какая нам нравится.
Рыба была приготовлена великолепно, приправлена какими-то морскими ежами, осминожками, ракушками и каракатицами, и только от кувшина бесплатного местного вина мы отказались, опасаясь за свои желудки: в молодости я мог, конечно, выпить бутылку «Волжского» за «рубль-семь», но здесь мы не рискнули и заказали бутылку розового хорошего вина за десять долларов. Наш официант оказался настоящий
Маленький грузовичок «шевроле» с трудом пробирался по горным тропкам, пропуская коз, овец, пастухов, со страхом мы оглядывались по сторонам. Водитель останавливал нас около каких-то заросших базилик, часовен и, прилично объясняясь по-русски, называл великие полузабытые с детства имена: Мантенья, Антонелло да Мессинья, Сан Калладжеро, Микеле Чони, словно опускаешься в забытую купель настоящего итальянского Возрождения и со стыдом выкарабкиваешься оттуда.
Истинную, ничем не приукрашенную радость доставил обед, где нам зарезали барашка и, пока мы кормили местных кошек, пьяненький аккордеонист наигрывал нам что-то. Потом пели песни, играли на гитарах, мощнейшие мужские голоса пели а капелла. Пришел хозяин, позвал двух сыновей, которые явились с ружьями, этакие обрезы времён нашей гражданской войны двенадцатого калибра, достал бутылёк вина и выпил со всеми.
Когда мы спускались с гор к морю, меня заинтересовал всё же вопрос:
– А когда же будет Корлеоне?
– По-моему, это был Корлеоне! – водитель махнул рукой. – А зачем тебе? У тебя там родственники?
– Омерта! – одними губами прошептала жена.
3
После каждой дальней поездки, если это не командировка или деловая встреча, возникает вопрос, простой «быковский вопрос мужика к Путину»: «А зачем?» Купаешься, лежишь на лежаке, играешь в теннис, пишешь эсэмэски, ешь мороженое, пьёшь кофе, по вечерам куришь сигарету и слушаешь цикад, а может, и хорошее пение. Днём на пляже к тебе, услышав твою речь, подходят незнакомые люди и пытаются на незнакомом языке выяснить: откуда ты?
На третий день ко мне подошёл сухопарый немец, который, как выяснилось, пытается изучать на Сицилии английский язык. Я не знаю ни немецкого, ни английского, ни итальянского и не хочу пока что их изучать. Я лежу и читаю «Крёстного отца» по-русски. Он пытается завести со мной знакомство на ломаном английском, мы с супругой на трёх переломанных: русском, английском и французском объясняем ему, что у нас ничего не получится, тут он достаёт полиэтиленовый файлик с тремя старинными бумажками и суёт их нам в руки. Мы не долго в них разбирались: все три документа были составлены в XIX веке чудесным каллиграфическим почерком, и говорилось в них о том, что герр Хельмут Штольц венчался в Сенкт-Питербургсккой лютеранской церкви в 1909 году. Дальше разговор стал приобретать и смысл, и интерес: Штольц, а так звали нашего нового знакомого, интересовался, как бы ему узнать, жива ли эта церковь и можно ли как-то получить какие-нибудь ксерокопии её документов. И нельзя ли попытаться сфотографировать эту кирху, если она есть. В общем, такой живой, изысканно-интеллигентный и тем не менее практичный разговор.
Трудно в таких случаях чего-то обещать. Я не думал о провокациях, честно, хотя вырос в СССР. Просто зная, что произошло в нашей стране за эти годы, понимал, что выполнение любых подобных обещаний нереально или это потребует безумных усилий.
Прощались с Штольцем через два дня, я подписал ему маленькую книжечку своих стихов, где на задней страничке написал адрес своей электронной почты.
4
Письмо-бандеролька пришло к Рождеству. В него была вложена миленькая открыточка с шарами, Дедом Морозом и зайцами, а ещё детская книжка «Бременские музыканты», изданная в Германии на русском языке. Штольц сообщал, что он живёт в этом замечательном и знаменитом городе. Памятуя, что, по европейским обычаям, каждый подарочек требует отдарочка, я вынул из старого отцовского «фрицевского» альбома пяток красивых фотографий с видами города Бремена и, сочинив приятные и подобающие случаю слова, отправил посылочку в город Бремен.
Восторгам в ответном письме не было конца. Некоторые идиомы мне пришлось просить перевести друзей из иняза. Смысл заключался в следующем: на одной из открыток был сфотографирован дом близких родственников нашего немецкого нового друга, в котором ему часто приходилось бывать и отдыхать. Штольц писал: «Наверное, эти старинные открытки Вы купили в антикварном магазине, я понимаю, как это дорого, и готов компенсировать Ваши затраты».
Вот уж простота – хуже воровства. Надо мне было дождаться супругу – посмеялись бы, придумали бы с ней чего-нибудь этакое безобидное, а получилось, что наша дружба оборвалась, не успев завязаться.
Я просто и по-русски (он же изучает русский язык) ответил:
«Дорогой Штольц!
Мой отец прошел пол-Европы и везде, во всех городах, которые они освобождали от фрицев, во всех домах на полу валялись такие замечательные фотокарточки. Он их подбирал и слал домой своей маме. У меня этих карточек полный ящик письменного стола. Жму руку, Олег».
Зидан забил гол
«В Кракове встречаемся с англичанами и американцами, это военнопленные… Один из Туниса (Африка) объясняет, что с Роммелем воевал в 41-м году».
(Из письма отца 5.03.45)
Развернувшись веером из дюжины машин, мы мчались на белых «лендкрузерах-сотках» по песчано-каменистому участку Сахары по направлению к маленькому городку Дуз, расположенному в самом сердце великой пустыни.
После каждого мельчайшего приступочка машина пролетала по воздуху несколько десятков метров, и как водители этих агрегатов умудрялись не сталкиваться друг с другом, одному Богу известно: ревущие, они расходились буквально в метре друг от друга. Наши спутницы визжали и причитали при каждом полёте:
– Я сейчас описаюсь!
– Я уже!
И мы им верили. Мне думалось, что если остановимся – я выйду, куплю самого паршивого верблюда и поеду дальше на нём. По всей вероятности, наши дамы, так же, как и я, удовольствия от поездки не получали.
Хотел соблюсти политкорректность и назвать нашего шофёра афроамериканцем, но не получилось: Гасан был самым настоящим негром из Мали, иссиня-чёрным, пухлым и улыбчивым. Я думаю, что он бы даже обиделся за «афроамериканца». Он был участником трёх последних ралли Париж – Дакар и совершенно невозмутимо вел свой аппарат, умудряясь при этом слушать музыку, жевать резинку и переговариваться по мобильнику со своими коллегами. Я его звал Гансом.
Остановку всё же сделали. Наши «тойоты» встали причудливой звездой на небольшой площадке между барханами, как стадо больших уставших животных. Все повылезали из машин, неуверенно ступая и ощупывая ногами почву. Невдалеке виднелось большое голубое озеро, до него было рукой подать. Это было соляное озеро. Я с этим явлением уже сталкивался и не пошел с нашим групповодом и переводчиком осматривать его.
Я подошёл к Гасану и на ломанном английском попытался объяснить ему, что хочу найти «розу Сахары». Он долго не понимал, но потом ему что-то подсказали коллеги-водители и он радостно кивнул мне «о’кей», махнув рукой в сторону автомобиля.