Четыре сестры
Шрифт:
Его жевательная резинка была сегодня розовой и кочевала с зуба на зуб, между е и и.
Клен вытащили, подняли в кузов, крышку колодца починили, уложили на бортик. Месье Бельмонбиша с коллегой горячо поблагодарили. Энид с облегчением смотрела вслед грузовику, удалявшемуся в Тупике.
После обеда она позвонила Гулливеру, который как раз пришел с волейбола.
– Заделали колодец? Как же теперь выберется твоя летучая мышь?
– Балда Через утес. Из туннеля, который выходит к морю. Здорово?
– Ммм.
– Пойдем посмотреть с пляжа?
– Ммм.
– Ну?
– Ммм?
– Большой секрет, ладно?
– Большой-пребольшой.
– Увидим, где она влетает и вылетает.
– Хорошо, – согласился Гулливер с умеренным энтузиазмом. – Как ее, кстати, зовут, твою летучую мышь?
В прихожую вбежала встрепанная Гортензия. Энид быстро повесила трубку.
– Тревооооога! – кричала Гортензия.
Больше ничего не надо было говорить. В Виль-Эрве крик «Тревооооога!» всегда предшествовал появлению тети Лукреции.
Ее «твинго» въехал в ворота и затормозил у заднего крыльца, со стороны кухни. Шарли поспешно повязала клеенчатый фартук, чтобы скрыть дырки на футболке. Беттина кухонным полотенцем стерла с губ помаду. Энид выгнала из дома Ингрид и Роберто – из-за жестокой тетиной аллергии и несовместимости их с Делмером, ее свамп-терьером. Гортензия и Женевьева не сделали ничего, только попытались выглядеть нормально, отчего стали выглядеть подозрительно. Базиль же приготовил свою самую целебную улыбку.
Когда тетя Лукреция вошла, в костюме из каталога «Тамар», с самой раздраженной миной и пускавшим слюни Делмером, они поняли, что этот день, как всегда, будет пожертвован ее жалобам.
– Какая утомительная дорога! – пропыхтела тетя, опустившись на диван и едва не придавив Делмера.
Именно в эту минуту Ингрид тайком прошмыгнула в дом, а следом за ней и Роберто. Они как раз обсуждали, какой дорогой пробраться наверх, чтобы избежать встречи с Делмером, но пес учуял их и залаял так, что у всех заболели уши.
Он перепрыгнул через тетушку, та взвизгнула. И пока он гнался за ненавистными кошками на второй этаж, тетя Лукреция заваливалась на софу на грани обморока.
– Скорее, мою сумку! – простонала она. – Мой арманьяк! Мой старый арманьяк…
Беттина вскочила на ноги и завертела головой во все стороны, как будто искала кого-то.
– Старый маньяк? – повторила она. – Где тут старый маньяк?
Гортензия
Зима
1
Дед Мороз на «Формуле-1»
Среда, ноябрь
Я так хотела быть единственной дочерью. А потом вдруг поняла, какой это был бы ужас: я осталась бы круглой сиротой после смерти мамы и папы. От этой мысли меня бьет дрожь.
И все-таки трудно быть одной из пяти, одной из множества. Иногда я это с трудом выношу. Например сегодня утром, за завтраком, когда Беттина…
Утром за завтраком Беттина воскликнула:
– Знаете что?
Энид, Гортензия и Шарли молча ждали. Беттина сама даст ответ через десять секунд. К чему утруждаться? Одна только Женевьева ответила:
– Ты сейчас нам скажешь.
Такая уж была Женевьева. К ней обращались, она отвечала.
– Через семь с половиной недель Рождество.
– Ну и? – отозвалась Шарли, собирая в стопку грязные миски.
– Ну и подарки.
Гортензия подцепила пальцем крошку, которую Энид не успела смести в совок, и, сунув ее в рот, возразила:
– Рановато. В магазинах еще даже не оформили витрины.
– В «Объединенных галереях» оформили. И декабрьский номер «Пустяков» уже вышел.
– А! Ну да, – пробормотала Шарли, – если уж вышел декабрьский номер «Пустяков»!
– Семь с половиной недель – это долго, – не сдавалась Гортензия.
– Не так уж.
– У Деда Мороза есть семимильные сапоги, – вставила Энид.
– Скорее олени «Формулы-1», – возразила Беттина.
Гортензия подняла бровь. У нее это было предвестником начала мысленного перегрева.
– Найди другой предлог, чтобы побегать по магазинам, – сказала она Беттине. – Не рассчитывай на меня, я с тобой не пойду.
Беттина обожала ходить по магазинам с эскортом. Эскорт этот должен был помалкивать, кивать, когда Беттина ахала: «Обалденные бигуди для ресниц, а?», при случае носить за ней самые большие пакеты, а вечером снова кивать, когда она спрашивала: «Классный был денек, а?»
Гортензия подняла вторую бровь. Знак, что она вот-вот вспылит.
– Гортензия права, – сказала Женевьева. – Время еще есть.
Беттина возмутилась:
– С этими дурацкими проволочками окажется, что уже двадцать четвертое, а мы забыли, что двадцать четвертое…
– Мадам Брогден! – просияла Шарли. – Я же знала, что забыла одну вещь!
– Мадам Брогден приедет на Рождество?
– Нет…
Шарли посмотрела на часы: оставалось всего сорок минут. Она порылась в коробке с ключами (коробке из-под печенья) с нарисованным на ней фиолетовым Пиноккио, одновременно тараторя:
– Она пригласила в свой дом друзей, у которых дочка была очень больна. Ее привезут сюда выздоравливать с сиделкой. Дочку, не мадам Брогден. Понятно? Держи, Женевьева. Ключи. Проветришь и протопишь перед их приездом?