Четыре страшных повести 1
Шрифт:
Дорога стала шире. Впереди показалась изгородь. Её стальные прутья были мокры от дождя и вспыхивали голубым светом, отражая вспышки молний. Ворота оказались открытыми. Лошадь прошла между тяжёлых, с витиеватым узором створок, и её копыта застучали по камням. К этому моменту я уже два раза ненадолго терял сознание и только чудом оставался в седле. В голове шевелилась одна мысль: «Куда деть оружие и деньги?».
Свет приближался. Толстые стволы деревьев окружили меня чёрными изваяниями. Они тянулись по обе стороны дороги. «Наверное, парк», – подумал я. Всё виделось, как в тумане. Озноб сменился жаром. Пересохло во рту. Язык стал шершавым,
Дальше лошадь пошла сама, пока не остановилась перед высоким крыльцом. Над крыльцом светился фонарь. Ветер сильно раскачивал его, пытаясь потушить слабый огонёк, сверкающий, как маяк, который указывает попавшим в шторм кораблям вход в тихую бухту. Я вывалился из седла и кое-как, ползком взобрался по каменным ступеням. Ухватившись онемевшими пальцами за медное кольцо, прибитое к тяжёлой двери, я попытался встать на ноги. Но силы покинули меня. Свет фонаря начал потухать в моих глазах. Я ударил кольцом в дверь и потерял сознание.
6
Я открыл глаза. Раннее утро или вечер. Этого я не мог знать. Комната погружена в полумрак. Постель пахнет мятой, но я не чувствовал свежести, всё тело облепила влажная духота. Скользнув взглядом по стенам, я заметил несколько картин.
Больше мне ничего не удалось рассмотреть – дико хотелось пить. Я с трудом оторвал голову от подушки. Слева вплотную к кровати придвинут столик. На столе – блюдо с едой и высокий стеклянный стакан, наполненный тёмной жидкостью. Я не стал разглядывать то, что находилось на блюде, а судорожно схватив стакан здоровой рукой, осушил его до дна. Вино. Красное вино, разбавленное водой. По телу мгновенно разлилось тепло, мышцы начали слабеть. То ли сон, то ли полузабытьё. Я погрузился в липкую мглу, наполненную влагой, теплом и образами.
Перед глазами появляются и исчезают лица. Слышатся голоса, но они звучат где-то далеко. То ли воспоминания, то ли обрывки сна, то ли видения, вызванные слабостью. Я с трудом приоткрываю отяжелевшие веки, даже пытаюсь что-то говорить, но меня не слышат, да я и сам не слышу собственного голоса.
Снова погружаюсь во тьму. Снова передо мной два женских лица. Взгляды встревожены. Они о чем то говорят. Может обо мне? Кто они? Голоса стихают. Лица вновь исчезают, отодвигаясь во тьму. Долгое забытье, окутанное бесконечностью, вновь кончается мучительным пробуждением.
На этот раз комната ярко освещена. Перед глазами только стена. Кто-то кладёт на лоб мокрую ткань. Я с трудом поворачиваю голову и вижу лицо молодой девушки. Глаза заплаканы. Она что-то шепчет, но я не могу разобрать что. Я снова пытаюсь говорить, но ощущаю только, как тяжело ворочается мой сухой и распухший язык. Веки опускаются. Остаётся только лицо. Я смотрю на это лицо с большими заплаканными глазами и чувствую, как по моей щеке тоже стекает слеза.
Снова тьма. Я слышу голоса двух женщин. Они напряжены. Они спорят. Они снова о чём-то спорят. Слышны вскрики, плач, шорох одежд. Я чувствую запах духов и чего-то ещё. Я пытаюсь понять, но сон снова накрыл меня душной волной.
Ещё одно пробуждение, мучительное и тяжёлое. На этот раз меня разбудил громкий мужской голос. Хриплый голос, больше похожий на рычание. На этот раз из общего шума, до меня долетали отдельные слова и, даже, целые фразы.
– У-у-у только благодаря моему терпению, мадам. – В голосе чувствуется раздражение.
– Мы у-у вам, мсье Буше, но дайте же время…. – Женщина пытается сохранить достоинство, но мольба так и вибрирует где-то в глубине гортани, выдавая её.
– Время? Вы не у-у-у-у смешным, мадам. Уже год, как я обиваю порог у-у-у у-у.
– Я обещаю, мсье Буше. У-у неделя. Не будьте так у-у, я прошу ….
– Неделя?! Опять?! Хорошо. Но ни днём больше. Хватит водить меня за нос. Через неделю вы или у-у-у-у-у, или ….
Грохочут тяжёлые шаги, хлопает дверь, колоколом отдаваясь в моей голове. Потом на мгновение всё стихает, и слышится шум отъезжающей кареты. Я пытаюсь подняться. С трудом, но мне удалось сесть. Тело покрылось потом, и сердце часто застучало в груди, отдаваясь болью в висках. Я повернулся и спустил ноги с кровати. Кружилась голова. Во всем чувствовалась неимоверная слабость. Руки дрожали. Я осмотрел себя.
Правое плечо забинтовано и видимо тот, кто это делал, знал толк в медицине. Мои руки стали худыми и бледными, с едва заметными тонкими прожилками. Попытка сжать кисти в кулаки закончилась только слабым сгибанием пальцев. Я опустил голову к коленям и почувствовал, что головокружение проходит. На этот раз мне удалось сжать кисть, но что это был за кулак? Комок ваты. Я изо всех сил опёрся руками и попытался встать. Мне показалось, что на моих плечах повисли пудовые гири. Получилось лишь чуть-чуть оторваться от кровати. Я скрипел зубами, злился, но тело не слушалось меня.
Столик всё так же стоял рядом с кроватью, только был сдвинут в самый её конец.
Кое-как добравшись до него, я оперся о его поверхность и начал медленно переносить вес тела на руки. Мне удалось, как следует, опереться о крышку столика. Я начал подниматься. Колени дрожали. Руки едва не сгибались в локтях. Капля пота упала со лба. Ноги уже почти выпрямились, но в этот момент столик отъехал в сторону от кровати, руки соскользнули, и я с грохотом полетел на пол. Где-то далеко за дверью раздался вскрик. Застучали, приближаясь, каблуки. Дверь в комнату распахнулась, я услышал шорох платья и меня будто охватил порыв ветра.
– Ах, мсье! Вам ещё рано вставать. Вы так слабы.
Этот голос. Я вслушивался в него. Он лился сладчайшей музыкой откуда-то сверху, будто с небес, сладко отдаваясь в моём сердце, и я вдруг понял, что вечность не слышал женского голоса так близко. Синева на миг заполнила мои глаза, и мне показалось, что комната тонет в аромате цветов. Чьи-то тёплые руки подхватили меня, вновь уложили на подушку и укрыли меня одеялом.
Она стояла надо мной, одетая в синее платье. Светлые волосы, закрученные на щипцах, обрамляли нежный овал лица. Большие голубые глаза смотрели с любопытством, но я заметил красные прожилки, тонкой сеточкой обрамлявшие зрачки. Полные розовые, как у младенца губы. Прямой нос. Длинные густые брови чуть сдвинуты у переносицы. На вид ей не больше двадцати пяти лет.