Четыре страшных повести 1
Шрифт:
– Это для тебя, милый. Я жду-у….
Её лицо исчезло. Ему стало страшно. Он схватил моток верёвки, бросился к балкону и вышвырнул.
– Сука! Когда ты оставишь меня в покое?!
Он бросился к полке с книгами и трясущимися руками выхватил библию из общей стопки. Он раскрыл её где-то посредине и тут же отбросил. Она смотрела на него со страницы, окружённая пламенем. Страницы библии чернели, сворачивались и рассыпались хлопьями, а её шёпот звучал в его голове.
– Я жду, милый, – шептала она, а он в бессилии повалился на пол и стонал, с силой
Очнулся он в полной тишине.
Ни грохота шагов, ни шёпота. За окнами темень – наступила ночь. Он перевернулся на спину и уставился в потолок. «Может действительно продать всё и уехать к сыну?». С этой мыслью он и уснул. И, как только он забылся, она снова легла рядом. Она привалилась к нему холодным в корках ожогов телом. Но он не открывал глаза. У него не было сил сопротивляться.
Он ждал утра.
7
Утром снова началась работа. Снова маршрут. Остановки, лица пассажиров, дорожная разметка перед глазами. Едва дождавшись конца рабочего дня, он погнал грузовик к центру посёлка. Припарковавшись, он замкнул дверь кабины и перешёл дорогу. Перед ним сияли вывесками два магазина и в обоих продавали спиртное. На секунду он замер в раздумье, и вдруг за спиной услыхал трескучий голос.
– Тяжко?
Он развернулся. Перед ним, опираясь на сухую палку, стояла сгорбленная в три погибели старуха. Глова замотана толстым клетчатым платком. Затёртое плюшевое пальто, наверное, купленное ещё до того, как он появился на свет. Подол коричневой юбки опускался почти до земли. На ногах стоптанные боты. Она смотрела на него из-под нависших седых бровей и жевала беззубым ртом.
– Что вы сказали?
– Тяжко, говорю, милок, грех за плечами носить?
– Как…? – Он растерялся и не знал, что сказать.
– Чёрт на тебе сидит, значит, грех в душе, как камень носишь, а? – Старуха скривилась, зажмурив левый глаз, будто прицеливалась.
– Откуда вы…? Я же….
– Э-э, милок…. – Старуха закашлялась. – Ты и в церкву ужо ходил, а?
– Да, но….
– Эт опосля тебя поп погорел, что ли?
– Да откуда вы…? Да, после меня. Утром хотели нечисть изгонять. А ночью ….
– Это его черти за грехи в ад забрали. – Старуха хохотнула и вдруг схватила его за руку тонкими, но крепкими пальцами. – А ну, переведи меня через дорогу, да поведай всё, как на духу.
Он осмотрелся по сторонам. Улица опустела. Только он да старуха. Ему показалось, что дорогу они переходили, целую вечность. И пока они шли, он всё говорил и говорил, а она слушала да кивала. Потом он перестал понимать, что же происходит, где он. В себя он пришёл на краю посёлка. Уже совсем стемнело. Рядом старуха с палкой. Стоят они у полусгнившей калитки. Старуха вошла первой.
– Иди за мной. – Он шагнул. Заросший малиной и хмелем сад. Старый неухоженный дом. Вокруг толстые стволы черёмух. Ветки свисают сверху, касаясь волос. Заскрипели ступеньки. Вошли внутрь. Старуха зажгла свечу. В доме было на удивление сухо и тепло, и пахло травами.
– Садись. – Она двинула к нему скрипучий табурет, он сел и осмотрелся. Выбеленная печь, стол, два табурета. На окнах линялые шторы. Стены и потолок тоже чисто выбелены. Старый облезлый сервант с тарелками, комод, а рядом деревянный сундук, застеленный сверху ковриком. Деревянная перегородка, вход за которую завешен покрывалом.
Старуха прилепила свечу на край стола и скрылась за занавесью. Вскоре она вернулась. В руках она держала что-то завязанное в сатиновый мешочек.
– Возьми это. Повесишь над дверью, так она к тебе в жисть не зайдёт.
Он встал, прижимая мешочек к груди.
– Как вы всё….
– Иди, иди. Будет заговаривать с тобой, не отвечай и не смотри на ея. У глаза не смотри.
Ушёл он от старухи ошарашенный. Грузовик ждал его на стоянке. Забыв про водку, он отправился домой. Включив свет в прихожей – остолбенел. На полу, лежал выброшенный им вчера с балкона моток верёвки с петлёй на конце. Неожиданно страх сменился яростью. Он бросился в кухню. Схватив со стены топорик для разделки мяса, он изрубил верёвку в куски и снова сбросил с балкона. Потом пробурил в стене над дверью отверстие, вбил туда дюбель и повесил на него мешочек.
На часах стрелки подходили к одиннадцати, но сон не шёл. Он выключил свет, улёгся и лежал, слушая, как в груди громко ударяет сердце.
Но вот из-за балконной двери послышался шорох. Что-то слабо царапнулось о стекло. Он не утерпел, поднялся, и на цыпочках приблизился к комнате с выходом на балкон, заглянул внутрь. За задёрнутыми шторами в свете луны маячила тень. Кто-то прижимался к оконной раме и пытался заглянуть в щель между шторами. Его так и тянуло к окну. Он подошёл, встал за шторой и прислушался.
Было слышно, как что-то со скрипом скользит по стеклу. И тут он с ужасом вспомнил, что не закрыл балконную дверь на защёлку. Он протянул руку, но рукоятка двери пошла вниз, раздался щелчок и дверь распахнулась. Он опустил глаза и отскочил на шаг. Он видел только её ноги да развивающиеся полотна штор. Он услыхал её злобный шёпот:
– Посмотри на меня, милый.
Сердце едва не останавливалось. Он будто окаменел от страха и видел только её ноги. Вот она подняла одну ногу и попыталась перенести её через порог, но колено будто упёрлось в невидимую преграду. Она попыталась войти ещё раз и снова натолкнулась на препятствие. Она навалилась всем телом – ничего.
– Посмотри на меня, милый. Посмотри.
Он, как и велела старуха, не поднимал глаз и молчал.
Наступила тишина, потом раздался вздох, и он услышал голос дочери:
– Папа, впусти меня. Посмотри, как мне холодно.
Слова перемежались всхлипами. У него перехватило горло от рыданий, но он не поднимал головы и молчал. Балконная дверь захлопывалась и открывалась вновь. Потом всё опять стихло, но ненадолго.
Кто-то стукнул во входную дверь. Он подошёл и заглянул в глазок. На пороге стояла жена. Он отпрянул от двери.