Четыре страшных повести 1
Шрифт:
– Алло, Степаныч? Это я.
– …?
– Слушай, Степаныч, я тут приболел. Спину крутит, что-то. Ты бы дал мне выходной, а я отработаю.
– ….
– Спасибо, Степаныч.
Он снова лёг в постель, но сон не шёл. Он чувствовал давящую тяжесть на сердце. Полежав с полчаса, он встал, оделся и отправился в магазин. Долго выбирал. Потом взял две бутылки пива и вернулся.
После годичного воздержания, пиво ударило в голову. Тяжесть в груди пропала. Поднялось настроение. Он посмотрел на вторую бутылку, но откупоривать не стал.
Он не слышал, как пришла дочь. Разбудило его сильное чувство голода. На кухне пахло борщом и жареной рыбой. Он вышел и заглянул в комнату к дочери. Юля занималась уроками и, не поднимая головы, произнесла, будто совсем взрослая женщина.
– Ты снова начал пить?
– Извини. Мне очень тяжело. Я никак не могу привыкнуть к тому, что её уже нет.
– Я тоже, но я ведь не пью.
– Юля, я….
– Не надо, папа. Я прошу тебя. Она уронила голову на руки и заплакала.
Он тихо закрыл дверь в её комнату.
В шесть вечера зазвонил телефон. Звонил Степаныч и просил поработать в выходные. Пришлось согласиться.
Ночью он проснулся от грохота. Рухнула книжная полка в комнате дочери. Дочь кое-как успокоилась и уснула, а он не смог. Так и сидел на кухне за столом и смотрел в окно. Когда он отвернулся от окна, то увидел её. Она сидела напротив него. Вся страшная, со вздувшимися волдырями на коже и обгоревшими волосами.
– Что ты наделал? – шептала она. – Что ты со мной сделал? Ты сжёг мой дом. Мне некуда идти, а вокруг такой холод. Теперь я буду жить у тебя.
Он гнал её, но она не уходила.
– Ты не можешь жить у меня. У меня дочь. Она ни в чём не виновата. Уйди, прошу тебя, – взмолился он, но она снова улыбнулась сухими растрескавшимися губами и протянула к нему руки. Запищал будильник и он проснулся. Он так и проспал до утра у кухонного стола, положив голову на руки. Тяжесть в груди не проходила.
Открыв холодильник, он с тоской взглянул на пиво и отправился на работу, не позавтракав.
Его поставили на маршрут, и он крутил баранку, гоняя автобус от остановки к остановке. В обед зазвонил телефон. В трубке зазвучал незнакомый женский голос.
– Владимир Тимофеевич Рудин?
– Да, это я. А вы кто?
– Юлия Владимировна Рудина – ваша дочь?
В груди всё оборвалось. Кровь прилила к лицу.
– Да. Что случилось?
– Вам немедленно нужно явиться в Районный отдел полиции кабинет номер десять.
– Что случилось?! – Прокричал он в трубку, но связь прервалась.
Он рванул к грузовику. Он летел, ничего не видя перед собой, и два раза чудом не слетел в кювет.
В кабинет номер десять его провели без задержек. За столом – строгого вида женщина в форме и с лейтенантскими погонами. Она взглянула на него сквозь стёкла очков и отвела взгляд. У стола на стульях классная дама Юли, с красными от слёз глазами, и двое одноклассников. Оба смотрели в пол.
– Что случилось?!
– Владимир Тимофеевич?
– Да, да, это я, что случилось?!
Классная дама подняла глаза. Она залопотала, сквозь подступающие слёзы, всё время прерываясь и всхлипывая.
– Мы разбили лагерь у реки…. Ну…, как всегда…. Костёр там, картошка…. – С каждым её словом, его сердце будто сжимала, чья-то холодная рука. Он опёрся о стену и сполз на стул. – Юличка и ещё три девочки вышли к берегу и ….
– Что? – Он медленно опустился на стул.
– Берег обрушился, и девочки упали в реку. – Она прижала мокрый носовой платок к глазам и тоненько заскулила.
– Ведутся поисково-спасательные работы, и ещё рано делать какие-то выводы. – Женщина в форме говорила спокойно, даже строго, но избегала встречаться с ним взглядом.
«Это страшный сон. Нужно проснуться. Он переутомился и ….» – Он почувствовал, что летит и потерял сознание.
В нос ударил запах нашатыря. Над ним нависло её лицо с обгоревшими бровями и ресницами. Она заглядывала ему в глаза, улыбалась и говорила:
– Владимир Тимофеевич, очнитесь. Очнитесь. Вы слышите меня?
Он тряхнул головой, её лицо исчезло. Рядом белый халат. Шприцы. Лоб в холодном поту. Он лежит на стульях, а кто-то трясёт его за плечо.
6
Закончились похороны – вся эта суета с деньгами, соболезнованиями и поминками. Они сидели вдвоём с сыном. На столе еда и водка. Они, не скрывая слёз, заливали горе.
– Ты давно начал, отец?
– Когда Люба умерла от рака, я закурил. А вот теперь и пить начал. Не могу. Сердце давит всё время. А с этим, – он кивнул на бутылку, – хоть на время отпускает. У тебя, всё хорошо там, в армии?
Сын опрокинул рюмку и опустил голову.
– Пап, я, наверное, не вернусь сюда. Закончу курсы и, наверное, останусь в части. Там всё-таки город. Не могу я уже здесь. Извини.
– Ничего. Я понимаю. Захолустье, оно и есть. Я и сам хотел…. Но всё как-то…. А потом уже годы, вас растить нужно было.
Налили ещё по одной. Выпили.
– Мы никогда с тобой не говорили, Сергей. Всё как-то…. То одно, то другое.
– Ещё поговорим.
– Да-да….
Оба замолчали, и старались не глядеть друг другу в глаза.
Молчание нарушил сын.
– А давай так. Я укреплюсь в части и тебя к себе перетащу. Ты же классный водитель со стажем. В части полно гражданских работает. Давай?
– Посмотрим. Ты думай за себя. Тебе дальше жить. А я привык уже. Я не могу сейчас ничего решать. Не могу. Ты уж сам.
– Всё, отец. Так и сделаем. А…. А, на их могилки будем вместе приезжать.
Сын ушёл спать, а он ещё долго сидел у окна и пил. Пил, пока не уснул за столом. В эту ночь она не пришла к нему.
Утром, проводив сына на поезд, он вышел на работу, но, увидев, в каком он состоянии, Степаныч дал ему, как он выразился «оклематься», и отпустил ещё на три дня.