Четыре страшных повести 1
Шрифт:
Вернувшись домой, он допил водку, лёг на диван и забылся тяжёлым сном. Его разбудило чьё-то присутствие рядом. Он почувствовал щекой тепло и открыл глаза. Рядом лежала жена. Как всегда, прижавшись к его плечу, она дышала ему в щёку и тихо посапывала. Он смотрел на неё и не знал, верить или нет. Потом он отвёл взгляд и снова взглянул на место рядом с собой. Жена не исчезла.
– Люба. – Шевельнул он губами. – Ты же…. Ты как здесь?
Жена молчала и только улыбнулась чему-то во сне. По его щеке пробежала слеза. Он больше не думал ни о чём. Как это произошло? Что это вообще? Он ощутил глыбу усталости на своих плечах.
– Любаша, милая моя. – Он потянулся к ней губами и закрыл глаза.
Послышался вздох. Его губы коснулись чего-то холодного. В нос ударил смрадный запах. Он открыл глаза и застыл от ужаса. На месте жены лежала она. Волдыри на её теле содраны и кровоточат. Волосы опалены. Ни бровей, ни ресниц. Она тянула к нему растрескавшиеся губы.
От омерзения он пришёл в себя.
– Пошла вон! – Закричал он. – Что тебе нужно?!
– Я теперь всегда буду с тобой, милый. Нам теперь никто не помешает. Только ты и я. Да? Хочешь, я стану ей. Я смогу.
Он смотрел на её смеющееся лицо, и страшная догадка червем шевельнулась в его мозгу.
– Так это всё ты? Это ты сделала?
– Да, милый. Я освободила тебя. Теперь ты мой. Мой! МО-О-ОЙ!!
Она шептала и тянулась к нему губами, но луч восходящего солнца упал на её выгоревший затылок, и она растворилась, вздыхая и постанывая.
Запищал будильник. Он вскочил и осмотрел постель. Простынь рядом с ним была примята, а на подушке жены осталось углубление, будто кто-то лежал на ней. Он сел и обхватил голову руками. Он бездумно шарил взглядом по комнате. «Она не остановится. Она не остановится, пока не получит того, чего хочет. Пока не доберётся до него. Пока не изведёт их всех. Что делать?». Перед глазами всплыло улыбающееся лицо сына. Ему послышались его слова: «Я укреплюсь в части и тебя к себе перетащу». «Серёжка!». Он остановил взгляд на стеллаже с книгами. Чёрный затёртый корешок библии бросился в глаза. Жена всё время читала её и пыталась вовлечь и его, но он отказывался.
Он не стал мыться и завтракать, а наспех оделся и бросился к грузовику. Выбросив облако чёрного дыма, грузовик сорвался с места. Он гнал машину к церкви. Он колотил в дверь поповского дома, пока ему не открыли. Рыжебородый, с длинными до плеч волосами поп, щурясь заспанными глазами, вышел и выслушал его.
– Грехи наши тяжкие. Идём в церковь человече. Чтобы Христос простил тебя, нужно уверовать и покаяться. Тогда я, покорный его воле, смогу помочь в горе твоём. Изгнание нечистого – святая обязанность церкви.
Они пришли к церкви и вошли внутрь. Раньше в этом здании располагался поселковый дом культуры. Теперь из храма культуры его превратили в храм веры, надстроив купол и навесив у входа колокола. Он рассказал попу всё. Тот выслушал и изрёк.
– Похоть – вот твой грех. Но Христос милосерден. Он прощает своих детей неразумных и верит в искупление. – После этого поп обрызгал его святой водой и троекратно перекрестил. – Я должен подготовиться. Завтра ты заедешь за мной в это же время и мы, с божьей помощью, изгоним нечистого из твоего дома.
Но ничего не вышло. Ночью поп сгорел вместе с домом. Его тело, обгоревшее до костей, увезли для проведения судмедэкспертизы. По посёлку понеслись слухи и сплетни. Говорили, что поп был ещё тот ухарь. И выпить любил. И прихожанок к себе водил. Даже случился скандал с отцом одной молодой прихожанки.
Она хохотала всю ночь, пытаясь заглянуть в его глаза.
– Твой поп был пьяницей и развратником, вот бог и наказал его.
Два оставшихся выходных он пил и лежал на диване, вглядываясь в потолок. Потом забывался в пьяном сне, а проснувшись, продолжал пить.
На работу он еле поднялся. Он долго стоял под душем. Стало легче. Намылив щёки, он взял в руки бритву, взглянул в зеркало и отшатнулся – его поверхность по диагонали пересекала трещина. Он бросился в большую комнату, в прихожую, в комнату дочери – везде на всех зеркалах то же самое.
На работу вышел с тяжёлой головой. Кое-как упросил медика допустить к работе. Снова маршрут. Снова, обливаясь потом, он вёл автобус от остановки к остановке. Перед глазами стояла дорога, разметка, знаки да светофоры.
Так пошёл день за днём. Он забыл, когда в последний раз делал в квартире уборку. Всюду стоял затхлый, смешанный с табачным дымом запах. В углах повисли нити паутин. Пыль. Он перестал следить за собой. Брился иногда, не глаженная, неделями нестираная одежда, осунувшееся лицо. Чтобы не расчёсываться, он обрил голову наголо. На работе все сторонились его. Степаныч каждое утро осматривал его с подозрением. Но он не замечал ничего, что происходило вокруг. Автобус, баранка, дорога, разбитая на участки остановками. Он плыл по течению. Он перестал обращать внимания даже на неё. Единственное, что радовало его – это редкие письма от сына. Прочитав, он складывал их в коробку, одно к одному, и через некоторое время перечитывал вновь и вновь.
В первом письме сын сообщал, что ему разрешили остаться на сверхсрочную службу и заключили с ним контракт на год. Во втором письме, он писал, что начал учёбу на курсах по подготовке прапорщиков. Сообщил, что в будущем хочет стать офицером.
Однажды, после прочитанного письма, он даже решил навести порядок в квартире. Для начала он загрузил стиральную машинку бельём и занялся кухней. Через тридцать минут машинка мелодичным звуком сообщила, что процесс стирки закончен. Он вывалил бельё в таз и двинулся на балкон, но верёвка для сушки оказалась оборванной в двух местах, и он решил заменить её. После долгих поисков он нашёл моток новой верёвки в клубах пыли под диваном, на котором спал. Он точно помнил, что убирал её в шкаф с инструментами и прочими вещами, нужными в хозяйстве. Но теперь она лежала под диваном. Он достал её и тут же отбросил, будто прикоснулся к змее. Внутри у него вновь всё похолодело. На конце верёвки была сделана петля.
Он сидел и смотрел на петлю, и, чем дольше это происходило, тем сильнее ему казалось, что петля увеличивается. Вот она уже размером с голову, вот уже даже плечи смогут пройти в неё. В голове послышался скрип, будто открылась дверь. По полу зашлёпали босые стопы. Он оглянулся. Никого. Но звуки шагов продолжали приближаться. Топот босых ног звучал совсем близко. Нет, это уже не топот. От этого грохота, казалось, начинают раскачиваться стены квартиры. Он зажал уши ладонями. Всё стихло. Он медленно опустил руки. Но теперь в пространстве, окружённом верёвкой, как на телевизионном экране, сквозь помехи, проступило её лицо. Лицо приближалось, пока не заполнило всё внутри петли. Она улыбалась и смотрела в его глаза. Её губы шевельнулись, и внутри головы он услыхал её шёпот.