Четыре танкиста и собака
Шрифт:
Кос установил на место пулемет, правой рукой треплет Шарика, которому очень уж нудно в темном углу, и не перестает думать все о том же: «Я сбил или не я?.. Если бы отец видел…»
Так проходит, наверное, час. Елень выводит из задумчивости Коса, наклоняется к нему и показывает рукой, чтобы он перебрался на другую сторону башни, где сидит командир.
Лицо Василия покрыто пылью, по которой струйки пота проложили извилистые бороздки. Поручник трогает парня за плечо, притягивает к себе и прямо в ухо громко говорит:
— Я не знаю, ты или нет. Понял? Не знаю.
Василий уже не держит Янека за плечи, а обнимает, прижимает к груди и целует в щеку, а потом кричит:
— Оботрись, я тебя вымазал!
Елень, который вылез на башню и сидит, болтая ногами, стучит по броне и кричит:
— Ребята, речку видно и мост! Это, наверно, Буг?
Все трое наверху. Речка небольшая, извилистая, берега заросли вербой и ольхой.
— И верно, вроде Буг.
Они уже на подходе к мосту, не больше чем в полусотне метров от него, когда девушка в темно-синем берете предостерегающе поднимает красный флажок, а желтым категорически указывает в сторону. Саакашвили вовсе не хочется сворачивать, и танк продолжает двигаться прямо на девушку-регулировщицу, но та не боится его, хорошо знает, что она здесь самый главный человек. Она делает несколько шагов навстречу и стучит черенком по броне, как канарейка клювом по шкуре слона. Правда, пропорция несколько другая: танк весит столько же, сколько весят десять слонов.
Вынужденные отъехать в сторону и остановиться, они с сожалением смотрят, как орудия одно за другим переправляются на другой берег.
— И что она нас выгнала?
— Не наша очередь, — объясняет Василий. — Будем стоять здесь, пока эти не проедут. Может, ты, Густлик, уговорил бы как-нибудь ее. Скажи, что братья-поляки и еще там чего-нибудь…
Елень спрыгнул на землю, подошел к регулировщице и, вытянувшись, отдал ей честь.
— Милая девушка, пропусти нас.
— Не могу, нельзя. Вот эти пройдут, может, будет место.
— Наши уже на другой стороне. Мы же поляки. Домой возвращаемся. Кто теперь первым имеет право?..
— Ты. Даже поцеловать тебя могу, если хочешь, а танк пропустить — нет.
Елень покраснел и вернулся. Вскарабкался на броню, развел руками:
— Строгая девчонка! Как овчар, что только своих овец пропускает.
Снизу в башню поднялся Саакашвили и вмешался в разговор:
— Эх ты, джигит, девчонки испугался, убежал! Что же теперь будет? До вечера тут торчать, что ли?
— Знаете что? Есть одна мысль, — перебил вдруг его Янек и, наклонившись к остальным, стал что-то негромко объяснять, хотя их и так никто не подслушивал.
— Ну как, Василий, согласен?
— Согласен.
— Гражданин поручник, — вытянулся по-уставному Кос, — докладываю: отправляюсь на выполнение боевого задания!
Он полез в глубь танка и через минуту выскочил через передний люк вместе с Шариком. Наученный опытом, Янек сначала осмотрелся, нет ли где поблизости красных флажков, обозначающих границу минного поля, затем облюбовал себе пригорок с торчащим на нем кустарником в нескольких
Танкисты наблюдали с башни за начинавшимся представлением. Шарик для начала несколько раз принес палку, потом нашел зарытый Янеком в песок носовой платок, о котором, судя по слишком темному его цвету, трудно было бы сказать, можно ли его использовать по назначению.
Несколько красноармейцев и саперов-мостовиков обратили внимание на парнишку с собакой. Переговариваясь между собой и показывая пальцами в их сторону, они наконец подошли, чтобы получше все рассмотреть. Группа зрителей быстро росла. Всем было весело. Кто-то крикнул, чтобы сделали шире круг, потому что никто не прозрачный. Слышались замечания и различные советы, что делать Янеку, когда собака не сразу понимала, чего от нее хотят. Потом кто-то принес щуп — длинную палку с проволокой на конце, которой пользуются при поиске мин, и тут Шарик отличился прыжками через нее.
Из фургона радиостанции, антенна которой торчала из кустов невдалеке, вышел полковник в летной форме и тоже стал приглядываться. Девушка-регулировщица все чаще поворачивала голову в ту сторону и улыбалась.
Никто не обратил внимания на то, что из выхлопных труб танка вылетают белые клубочки дыма. Мотора не было слышно — его заглушали артиллерийские тягачи, все еще продолжавшие переправляться через мост. Бойцы, облепив орудие, будто воробьи на ветках, тоже смотрели в сторону Янека и махали подъезжающим сзади, показывая им, что происходит на пригорке под ольховником. Водитель одного из тягачей засмотрелся и сбавил ход. Этого только и нужно было.
Четыреста пятьдесят лошадиных сил рванули во всю мощь, танк взбежал по насыпи, проскочил вперед, и вот он уже у моста. Девушка спохватилась, пробежала несколько шагов, но потом махнула рукой и вернулась. Янек проскочил у нее за спиной и бросился догонять танк, а за ним, весело лая, бежал Шарик — пятый и не менее нужный член танкового экипажа.
9. Радость и горечь
За Западным Бугом через несколько километров свернули с полевой дороги и выехали на шоссе. Оно было широкое, вымощенное брусчаткой, обсаженное с обеих сторон вербами. За деревьями лежали пестрые поля, нарезанные узко, как полоски из цветной бумаги. Война прошла здесь так быстро, что не успела их выжечь.
— Вот смех! — удивленно восклицал Саакашвили, привыкший к необъятно широким полям в Советском Союзе. — Шагнешь один раз — картошка, шагнешь другой — рожь растет, еще шаг — и в капусту попал.
Не переставая удивляться новому пейзажу, он нажал на сигнал и, неистово гудя, прибавил газу. Тягач, шедший впереди, поспешно свернул вправо, пушка отъехала к самому рву, освобождая дорогу.
Танк, как известно, не подушка, шкура у него достаточно тверда, чтобы любой иного рода «экипаж», движущийся по шоссе, относился к нему с почтением. Они уже начали обгонять орудие, но в этот момент в наушниках раздался щелчок переключателя переговорного устройства, и механик услышал голос Семенова: